Вот тут я «поплыл». Солдат мне понравился, даже очень. Говорил он без акцента, на приличном русском языке. Грубых, мусорных слов в его речи не было, сленга тоже. Спрятал книгу в сумку, устроился поудобнее и закрыл глаза, будто решил подремать, но на самом деле так слушать было удобней, а слушать солдата стало приятно и даже радостно.

– Марин, – продолжал он. – Знаешь, мне легче, когда в походе каком-нибудь. Иду, еду – и вроде к тебе, а когда на одном месте – тогда трудно, я тогда паниковать начинаю… Вот сейчас еду – и ничего… Как на чем? На поезде, из Акко. Ты тоже на поезде?.. Ничего не понимаю! В каком поезде?

Тут солдат вскочил, дико озираясь, а в другом конце нашего вагона поднялась статная девица с телефоном, прижатым к уху. Солдат и солдатка рванули друг к другу, чудом не искалечив пассажиров своими автоматами. Остановились в полуметре друг от друга. Лица парня я не видел. Девица сияла всем своим веснушчатым ликом. Ну а затем последовал рывок в объятья друг к другу. И поцелуй вышел у них долгим и страстным. А чего стесняться? Они и без долгого путешествия вдруг оказались на необитаемом острове.

Такие бывают чудеса с современной техникой связи. Люди разговаривают друг с другом; думают, что между ними большое расстояние, а на самом деле они совсем рядом. Ну, а во всем остальном такой разговор мог случиться и десять, и пятьдесят, и тысячу лет назад.

Кто-то, возможно, мне не поверит, что такие горячие чувства имеют место быть в нашем разочарованном и усталом мире. В доказательство привожу фотографию надписи у автобусной остановки, неподалеку от моего дома. Кто-то начертал на бетоне признание девушке с тем же именем – Марина. Не всю надпись можно разобрать на фотографии. Приведу ее полностью: «Марина! Я могу построить город, разрушить горы, но я не могу затушить огонь, который ты зажгла во мне!» Последние четыре слова влюбленный начертал из пульверизатора на плитках мостовой и разобрать их уже трудно. Большую часть надписи, вы сможете прочесть без труда сами, если попадете к дому 196, по улице Иерушалаим, в Холоне.

Мне хочется думать, что украсил эту стену тот солдат из поезда. И сделал он это в самом начале своей любви, когда еще не стало очевидным отношение к нему этой самой Марины. А он просто был обязан признаться в любви к ней, и сделать это как можно быстрей, потому что предстояла служба в армии и невольная разлука: на неделю, на день, на час, на минуту – не важно это.

А еще я сфотографировал на фоне надписи свою собаку. Она заслужила это, потому что принадлежит к породе, выведенной будто специально для любви к людям. Причем такие собаки любят весь род человеческий, независимо от возраста, пола и цвета кожи. Я не знаю, почему так получилось, но хорошо, что вышло именно так. Есть собаки для охоты, для сторожевой службы, есть псы для собачьих боев, а есть и вот такие – только для любви к людям.

И, если честно, я своей собаке завидую. Завидую удивительному таланту сразу и бесповоротно верить всем и каждому. Верить и любить всех с первого взгляда.

Религия тысячелетия пробует вывести такую же человеческую породу, но пока безуспешно. Собственно, это ее главная задача. Всевышний не озабочен проблемой любви среди тех же собак, а вот любовь человеческая ему крайне необходима по многим причинам. Особую, любвеобильную, породу собак вывели сами люди, а вот с собой они справиться никак не могут при всем старании.

Думаю, это не беда, это нормально, что не можем мы с возрастом говорить друг с другом так, как говорили тот солдат и солдатка в вагоне поезда, следующего из Акко в Тель-Авив. Беда в другом, и мешает нам, как мне кажется, другое: будто в отместку за утраченную силу и чистоту чувства приходит к нам раздражение, нетерпимость к людям, цинизм. Мы начинаем хоронить и отпевать себя раньше смерти, забывая напрочь о том, что когда-то вполне могли «построить город и разрушить горы» на необитаемом острове, наедине со своей любовью.

Пришли к нему переписчики в 1979 году. Большую подробную перепись населения затеяла тогда советская власть. Вот пришли к нему молодые ребята-комсомольцы с планшетами и стали спрашивать: кто и когда?

А он, надо признаться, даже в это ясное утро был под хмельком, веселый, игривый до полного безобразия.

Фамилию, имя выдал, не юродствуя: «Коган Осип Давидович».

Спросили о годе рождения. Он тихо, склонив голову, признался, что родила его мама только год назад, потому что он чувствует себя настоящим младенцем, особенно после хорошего приема горячительных напитков.

Потом опрошенный стал занудно объяснять бедным ребятам, что художнику, как и женщине, всегда столько лет, насколько он себя чувствует.

Переписчики терпеливо выслушали Когана, а потом списали год его рождения с паспорта.

– Национальность? – спросили они.

– Скрипач, – поднявшись и гордо выпятив грудь, ответил Осип Давидович.