Ворона шумно взлетела с деревянного забора, скрылась в листве дуба. Забор закачался; ветхий, а не ломают… заклеивают афишами, объявлениями – «купим волосы», «купим волосы, цена договорная», «секс по телефону». И украшают – две прорехи в заборе были старательно забраны металлическими штангами с приваренными кузнечными произведениями – бутонами неведомых ботанике многолепестковых соцветий, третью прореху, чуть в стороне, за прохудившейся брезентовой заплатой, выполненной наспех, бригада рабочих в ярких касках заделывала железной решёткой в духе строгих петербургских мотивов.

– Берегись! – выкрикнула жёлтая каска, заискрила сварка.

Подальше – участок бетонного забора, коротенький, и щит с весёленьким фасадом за ним… из распахнутых, увитых вечнозелёными растениями и цветами окошек гордо высовывались счастливцы, держа в руках полные, с пенным верхом, кружки пива.

Соснин спросил. – Почему – рисуют, не строят?

– Юбилей скоро, готовятся, – отвечал старик, уткнувшись в газету.

Ветер, усиливаясь, срывал с дубов листья, они взвихрялись, планировали… хоть плети геральдические венки.

– Обзор свежего номера «Коммерсанта», – объявил теледиктор.

– Коммерсантов, пишут, скоро на Беломор-Канал повезут, – поделился газетной новостью старик, складывая аккуратно «Позавчера».

– Скорей бы! Нет мочи ворюг-кровопийц терпеть, зае…и! – шумно выдохнул, прислонясь к исполинскому дубовому стволу, парень, словно хотел подзарядиться природной силой, – мало было жировать гадам? Уже, и мясокомбинат «Самсон» прибрали к рукам.

– Там, слышал, скот дох, туши гнили.

– Нарочно всё разоряли и гноили, нарочно, чтобы за бесценок взять.

– Да, наши богатства, народные, заграбастали, а всё мало, – кивнул старик.

Узорчатая тень дубовой листвы, елозя, задевала газету.

Пыль, взметнувшаяся при падении дома, мало-помалу рассеивалась, за забором блеснула золотая иголка над Михайловским замком.

– Как добраться отсюда к Летнему саду? – спросил Соснин.

– Далеко-о-о! – мечтательно и безнадёжно старик махнул в противоположную от забора сторону.

– А до метро близко?

– Не-е-е, нет метро, плывун, – старик загадочно качал шляпой.

– Какой плывун? – насторожился Соснин.

– Какой, какой, дурачком прикинулся? Проваливай-ка, а то… – поигрывая гаечным ключом, прикрикнул автомеханик и – щёлк, переключил телевизор.

Золотая иголка блестела, казалось, рядом.

– Итак, открывалась новая глава Петербургского мифа, – плаксиво, будто жалуясь, говорил в микрофон завитой мужчина, – результаты общегородского референдума позволили Собчаку на гребне августовской волны, при поддержке…

– Надоело! – автомеханик снова щёлкнул, зашумел английский футбол.

И шпиль исчез.

К трём духовым старичкам прибились пухлая скрипачка консерваторского уровня, бледный тонкошеий флейтист, два слепых баяниста в одинаковых куртках-хаки, певичка Валечка, блиставшая когда-то в «Европейской», на «Крыше»… – моих несбывшихся желаний… воспоминаний…

В картонную коробку от австрийских туфель щедро летели монеты: звяк, звяк. На столике рядом – кипы газет: «Вчера», «Позавчера», «Позапозавчера». Тут же продавали дочернее издание «Поза», и аналитические приложения к нему: «Поза-вчера» и «Поза позы»; вполне фривольные, с голыми телесами на броских обложках, хотя и не чуждые, как догадался Соснин, интеллектуальным запросам.

– Гоголь, пишут, каждую свою вещь переделывал восемь раз.

– Почему восемь-то?

– Не знаю. Но пишут, что восемь.

К кронштейнам заборного козырька привязывали разноцветные ленточки-талисманы; их теребил, дёргал, раскачивал ветер.

Била по глазам красная сенсационная шапка «Позы»: «Оральный секс стимулирует научные открытия».

Вместо «Знания-силы»?

… мне бесконечно жаль… – вышибала слезу Валечка.

Почему не подсмотрел число на газетах?

И что стоило у старика спросить? Свалял дурака… – Соснин зашагал вдоль забора, вдоль фруктовых лотков, над которыми желтели гирлянды бананов, выше – трепетала на ветру кумачовая растяжка с лозунгом: «Достойно встретим юбилей»!

Ещё выше – другая растяжка: «Италия для всех, керамика и фаянс»!

Совсем высоко: «Построим «Большой Ларёк»!

За забором еле заметно покачивались чёрные лошадиные головы… две головы на сильных шеях, гривы… и без цоканья копыт, ржанья… Соснин подумал, что это бронзовые украшения замка, но головы с равномерным урчанием плавно передвигались, будто б лошади, потихоньку отфыркиваясь, неторопливо плыли; сквозь дыру в заборе ошарашенный Соснин увидел автотрейлер, который бережно вёз сквозь руины на длиннющей низкой платформе двух вздыбленных клодтовских коней в сопровождении мускулистых юношей-укротителей.