– Зато платят!

– Платят! Вон как всё дорожает, «семёрку» хотел взять, так уже ценник сменили.

– То «семёрка»! Если ты, б…ь, таким интеллигентом заделался, то плати, я «Степана» беру.

– Да, замудохались с их кривобокими городами, пока плитку к плитке прикладывали. На х… эти виды, на х… столько крыш, гор, чтобы колбасой торговать?

– Не, не одной колбасой, там фарш, пельмени, зразы, беляши будут.

– И телевизоры!

– Один х..! Купола-то, крыши зачем?

– Столько плитки из Италии везти, ох. ть!

– Не, нам из Гатчины подвозили.

– И в Тосно делают.

– И в Лодейном поле. До х… теперь итальянской плитки!

– Как пива… от пуза.

– От пуза? Раньше и «Жигулёвское» было, и потемнее, «Мартовское».

– Да не было ни х… не купить было, а что было, то, как моча… теперь про «Мартовское» забудь, захотел потемнее, бери «четвёрочку».

– Или «шестёрочку», совсем тёмную, чёрную.

– А «Рижское», – подсел третий, – есть?

– Ну, как отделились они, так и нет больше, х… тебе в рот взамен «Рижского», – поблескивали, разлетаясь, чешуйки воблы.

– «Рижское» и у нас варили, на «Красной Баварии».

– Не, не п…и, на «Красной Баварии» «Мартовское» варили, я там, помню, котёл чинил, угощался.

– Х… теперь при хозяевах угостишься!

– Хозяева и есть хозяева… «троечку» дай глотнуть, крепкая?

– Х… на!

– Жуй два!

– Три соси!

На уровне второго этажа торцевого панельного окола, сбоку от недоконченной рекламы, висели круглые часы, стрелки замерли.

– Сегодня, слыхал, Ашота убили азербайджаны, ну того, ларёчника.

– А-а-а, за что его?

– Он вроде армянин был, – сильные пальцы нежно разбирали по волокнам твёрдую маленькую рыбёшку.

– А-а-а, мне без разницы, чурка и есть чурка.

– Развелось черножопых.

– Их стреляют, стреляют, а нет прохода.

– Ну, чтобы всё путём, – допил из горлышка, пошёл к карете, доплатив, поменял бутылку на полную. – Ещё возьми «троечку», – крикнула красная каска. – А мне «Степана», – определилась оранжевая.

– Когда вон там блочный дом обвалился на х… – вытянулась рука, – Томку с любовником откопали, никого больше не завалило, успели выбежать, кто и мебель какую вынес, их одних завалило.

– Нагишом побоялись выбежать? – гоготнул крепыш в оранжевой каске.

– Всё едино, вытащили-то голыми, только, говорят, от срама в пластиковые мешки затолкали.

– Хрен разберёт, Пётр сказал, что хорошо хоть дом обвалился и задавил, а то бы Томка его обманывала, он ни х… не знал бы. Хотел застукать, хотел.

– Есть бог всё же.

– Я Томку, помню, дрючу, дрючу, ей всё мало.

– Додрючилась!

– Да, – кивала жёлтая каска, – б…ь и есть б…ь.

Серебряные чешуйки, подхваченные ветром, долетали до Соснина.

– При коммуняках раков подавали к пиву, живыми варили.

– И сейчас есть, видел.

– Не, мало где есть.

– Вон там, в подвале, вьетнамец королевских креветок по-русски варит.

– Мало чурок повсюду, вьетнамец ещё.

– Это как, – по-русски?

– С солью, перцем, лаврушкой.

– Чё-ё, с лаврушкой?

– Х… через плечо! Не нюхал?

– А-а-а, королевские – это какие?

– Самые большие, почти что раки, только морские, и тигровые ещё есть, полосатые такие, в «Саламандре» видел, когда там из бассейна на х… трубу прорвало.

– Их будут и здесь варить, достроят торгово-развлекательный центр и будут, – лениво махнула рукой с воблой красная каска.

– Когда достроят, ещё конь не валялся.

– На х… креветки те! Раки лучше, наловишь – в кипящее на костре ведро, живьём.

– Их и есть-то можно подолгу, из клешни, помню, сосёшь, сосёшь сладкий сок, вот как воблу, и запиваешь, а креветки развариваются на х… кашу ешь.

– Чем запиваешь-то? Пива, помню, хрен достанешь. Стоишь, мёрзнешь у ларька, пока подвезут, и то разбавленное, а теперь – залейся.

– Не, было, «Жигулёвское» было.

– Залейся, а дорожает, вот, «семёрка» разливная… а уж бочонки с крантиками… неделя пройдёт и дорожают, неделя пройдёт и…

– Зато воблы теперь от пуза.

– Где от пуза-то? Вон как подорожала… раньше наудишь подлещиков, просолишь, провялишь на солнышке…

– Не, подлещики костлявые, вот раки…

– И усы у раков… такие тоненькие, длинные… пока живой – шевелил, а тоже красные, когда сварятся.

– Долой разрушителей, долой, надо созидать! – доносились крики из-за кареты; в карете, в тёмной её глубине, на полке с разноцветными банками и бутылками, мерцал маленький телевизор.