Господин Сопен. Ставлю это предложение на голосование.

Председатель. Замолчите, господин Сопен! И прошу вас, сядьте на свое место. Кто здесь председательствует?

Господин Драпье сменяет господина Сопена на председательском месте.

Председатель. Давайте разберемся. Выходит, для вас недостаточно моего слова? Вы не верите своему председателю? Вы это хотите сказать? И притом тайно, путем закрытого голосования? Побольше мужества, господа! Пусть поднимут руку те из вас, кто не верит своему председателю.

Господин Брюннер. Речь идет только о том, чтобы выслушать мадемуазель Ламбер.

Большинством голосов (10 против 4) совет решает выслушать мадемуазель Ламбер.

Господин Льеже-Лебо. Пусть ее вызовут.

Председатель. Не спешите! Совет еще не решил, когда он ее выслушает. Я предлагаю завтра.

Господин Эрекар. С тем же успехом это можно отложить до будущего года.

Господин Оэттли. Уже первый час, господа.

Господин Льеже-Лебо. Я настаиваю, чтобы ее выслушали немедленно.

(Голоса с мест: «Уже первый час!»)

Председатель. Скажите прямо: вы подозреваете меня в том, что я хочу оказать давление на свидетельницу.

Господин Льеже-Лебо. Я предпочитаю, чтобы с этим делом было покончено немедленно. Предлагаю продолжать заседание!

(Голоса с мест: «Уже первый час!»)

Господин Дус. Значит, мы останемся без обеда?

В тоне господина Дуса прозвучало неподдельное отчаяние. Он опасался не только того, что пропустит обед. Он опасался, что будет нарушено все его душевное равновесие, что его выведут из того летаргического сна, в который медленно погружаются большинство людей с помощью сложной системы привычек. Он произнес решающее слово, самое человечное за все заседание. И Марк знал, что перед этим словом все аргументы окажутся бессильными.

Был объявлен перерыв до 16 часов.

Марк спустился на свой этаж. Выйдя из лифта, он увидел Эрекара, который сидел в коридоре на красной банкетке. Марк быстро прошел мимо него.

— Этьен! — окликнул его Эрекар.

— Да?

Эрекар встал. Он улыбался очень приветливо и хотел было взять Марка под руку, но Марк слегка отстранился.

— Этьен, вы говорили… Вы упомянули господина Дандело? Уверены ли вы, что господин Драпье…

— Я уже ответил на этот вопрос.

— Конечно, но…

— Вам не кажется, что это просто смешно? — спросил Марк. — Важно только одно: действительно ли я продаю сведения господину Дандело. Я полагаю, что на этот вопрос вы сами можете ответить не хуже меня.

— Конечно, такой человек, как господин Дандело, не станет покупать секретные сведения.

— Даже если бы я был способен их ему продать?

— Я этого не говорю. Но господина Дандело я знаю лучше, чем вас. Вот уж скоро тридцать лет, как я с ним сотрудничаю. Вы, наверно, знаете, что я ему многим обязан.

— Конечно, — сказал Марк. — Хотя вы весьма любезно заявили, что я не блещу умом, я тем не менее это заметил.

— Мне бы хотелось, чтобы вы забыли мои слова, Этьен. Я ведь ввязался в этот спор, можно сказать, вслепую. Мне не нужно объяснять вам, что такое совет. Существует большинство и меньшинство, это в порядке вещей, не так ли? И когда принадлежишь к большинству, приходится поддерживать председателя. Вполне естественно, я пытался вас потопить. Служащие приходят и уходят, а председатель остается…

— Председатели тоже приходят и уходят.

Эрекар кивнул головой, как бы уступая ему из любезности.

— Собственно говоря, — сказал он, — я вовсе не считаю себя обязанным оправдываться перед вами за свою позицию на заседании. Я хотел бы, чтобы дело приняло другой оборот, но теперь мне нужны некоторые гарантии. Вы вполне уверены в этой Ламбер?

— Я, как вы изволили заметить на заседании совета, всего лишь служащий, а служащий никогда ни в ком не может быть уверен. Мадемуазель Ламбер вольна поступить, как ей заблагорассудится. У меня нет возможности заставить ее говорить правду.