– А как родители, как мама встретила ваше решение принять монашество?

– Ну, как мама? Знаю только одну, может быть, двух матерей, обе гречанки, которые с радостью благословили своих сыновей уйти на Святую Гору. У нас не знаю ни одной, и моя мать не исключение. Однажды, когда я уже окончил семинарию и поступил в университет, мы сидели с ней где-то на Мораче и она меня спросила: «Детка, что думаешь делать, когда окончишь учебу?» «Ну, – говорю (я тогда еще только размышлял, еще не принял решение о монашестве, но сказал так, как бы в шутку), – пойду в монахи». – «Не пойдешь, не дай Бог в монахи!» А я ответил: «Вот у тебя еще две дочери, шестеро сыновей, все они тебе народят внуков и правнуков, а этого отпусти идти своей дорогой». – «Ох, Господи, матери радость от каждого и утешение». А потом говорит, первый раз мне тогда это сказала: «Впрочем, и твой покойный дед говорил, что ты станешь попом». – «Как он это сказал?» Рассказала: «Я была еще беременна тобой и пошла поклониться святому Василию Острожскому. Слава ему и милость! Перешла через Морачу, пешком же ходили, через горы, через Талу, чтобы добраться до Острога. Там переночевала, причастилась, и когда вернулась домой, то дед сказал: «Эх, невеста (так он называл), то, что под сердцем носишь, если будет мальчик, будет мой поп!» Я говорю маме: «Хорошо, но есть попы, которые женятся», – а она мне: «Да, и он думал о тех, которые женятся». И все-таки она приняла мое решение, не переубеждала, просто дала понять, что хотела бы иметь потомство от всех своих детей.

Интересно, что она редко ходила в церковь, домашние обязанности не давали ей. Она соблюдала пост, особенно строго постилась в первую и последнюю неделю Великого поста, и нас так воспитывала. Но ходить в церковь не могла, куда идти, когда столько детей, когда за скотом надо ухаживать, дом содержать. Если ее отпускали, то надевала народный черногорский костюм и шла в Успенский собор к престольному празднику в Морачский монастырь. Но это – если отпустят! И она просила: «Дайте раз в год на мир посмотреть, святыне поклониться». И конечно, раз в год ходила причащаться, как правило, в Федорову субботу или в канун Пасхи, и для нее это была большая радость. Но в то же время сама ее жизнь была церковной жизнью, все ее поведение, ее слова, отношение, молитва: «Господи, помоги!» Это была ее молитва. Не умела она читать молитвенники и другие книги, но: «Господи, помилуй! Матерь Божия, святой Василий, святой Петр Цетинский!» – и перекрестится. Такими были ее молитвы, молилась как дышала, как ребенка кормила, хранила в себе молитву, живя в страхе Божием, в почитании Бога и уважении ко всем.

– Это подлинный пример для воспитания человека, не случайно вы так много внимания посвящаете этому вопросу.

– Да, это питание и воспитание, воспитание веры, чем глубже вера, тем больше готовность к любви и жертве. А чем вера меньше, тем эгоизм, самовлюбленность больше, попечение о себе и своем удобстве. Вера рождает готовность к жертве. Это не легко – это мучительно. И снова вспомню свою мать, она упокоилась в семьдесят семь лет от болезни сердца. И я смотрел на нее, роза лежала на лице, и лицо светилось внутренней красотой, я замечал это и прежде, особенно на лицах тех, кто отдал свою жизнь в дар ближним и Богу. Мертвое лицо начинает светиться большей красотой, чем при жизни. Это я видел на лице своей матери. И поскольку сейчас существует обычай не показывать детям покойников, сказал снохе: «Дайте внукам взять благословение у бабушки, поцеловать ее руку, как это было в старину. Не скрывайте от детей! Прежде всего ребенок должен встречаться с реальностью жизни, а во-вторых, для него это будет радостью на всю жизнь, что он простился с бабушкой». Я всю жизнь помню моего деда Радисава. И сегодня мне тепло на сердце, что я помню, как он последний раз вздохнул на руках у моего отца, у печи, на своей кровати, вижу его лицо. И сейчас мне утешение и радость, что я был рядом с дедом в самый важный момент жизни, и он живет во мне доныне.

– Владыка, вы знали старца Паисия, окормлялись у него. Поделитесь воспоминаниями о нем.

– Да, я имел благословение Божие встречаться с отцом Паисием [47] много раз. Впервые – в афонском скиту Катунакия в 1967 году. Это был Божий человек нашего времени, именно современный святой. Человек огромной любви к Богу и людям. Человек огромного терпения, сострадания, любви ко всему Божиему творению. Слава Богу, что на русский язык переводят его труды.

Однажды, когда я был у отца Паисия на Святой Горе, в 1987 году, он печалился и говорил: «Вот смотри, владыка Амфилохий: мы, люди, наводнили мир грехами, и Господь, как и во времена пророка Илии, закрыл небо. Вот уже полгода на Афоне нет дождя, и все страдают: и люди, и земля. Но люди страдают, потому что виноваты, а эти несчастные малые звери за что? Вот смотри, несколько дней назад пришла ко мне змея. Пришла и как бы просит: „Дай мне немного воды“. (А у него была миска, ее подарил старец Тихон, русский монах, афонский подвижник, старец Паисий из нее и пил и ел.) И отец Паисий рассказывает дальше: «Знаешь, я налил воды в миску и дал змее напиться. Она, бедная, все выпила и потом поднялась на хвост и кивает головой, благодарит. Бессловесное животное, но знает, что благодарность необходима. А мы, люди, ни Бога, ни друг друга не благодарим…» А я ему: «Отец Паисий, ну как же ты змее воды дал? Я бы на твоем месте, я бы… как сказать, голову бы ей разбил». Он говорит: «Ты – дикарь. Как же убить бедное животное? В чем оно виновато?» Такой была его любовь, сострадательная, она всех обнимала.

Однажды застал я его в таком дивном глубоком молитвенном настроении, тогда он сказал мне: «Отче мой Амфилохий, самое прекрасное на свете, когда ты ничего не имеешь, но вся Вселенная твоя!» И в тот момент я впервые почувствовал, что значит быть наедине с Богом и что значит открыть всю космическую ткань в себе, ощутить ее во всей силе и подлинной красоте и в то же время быть над ней. То есть природа ограничивает человека, а человек безграничен по своей природе. Помню и такой эпизод. Вместе со мной к отцу Паисию приехал мой школьный товарищ, наш писатель, журналист Комнен Бечирович, эстет, романтик, мой земляк. Он был восхищен красотой Афона и в этом своем восторге говорит: «Отец Паисий, как я завидую вам, что вы каждый день видите эту красоту: море, небо, Афон…» А отец Паисий спрашивает меня: «Он не рассердится, если я ему скажу кое-что?» – «Нет, почему, говори свободно». И он продолжает: «Переведи, что я ему желаю быть немного над Афоном, когда приедет в следующий раз…» Вот так в нескольких словах он открыл истину, которая сокрыта от многих нас, живущих в гуще мира.

– Недавно состоялась канонизация афонского старца Порфирия [48] , вы встречались и с ним, поделитесь с нами вашими воспоминаниями.

– Встречался в 70-х годах уже прошлого века в Афинах. Я слышал о нем, но мне не предоставлялось возможности встретиться. Он состоял духовником в афинской больнице, и о нем говорили как о хорошем духовнике. Наряду с ним был известен как хороший духовник и отец Епифаний Теодоропулос, выдающийся богослов, канонист, автор многих научных работ по церковному праву, по канонам Вселенских и Поместных соборов. Очень уважаемый священник, которого и Священный Синод Афинской архиепископии приглашал, чтобы выслушать его мнение как специалиста в области устройства Церкви и канонов. Я исповедовался у него вместе с моим духовным братом, ныне епископом на покое Афанасием (Евтичем). Прекрасный был духовник, полный внутреннего духовного огня. Встреча произошла в Миссионерском центре трех святителей, присутствовал там и отец Порфирий. Я тогда не знал, что он начал свой путь на Афоне, где впоследствии его и завершил. Когда же я лично встретил отца Порфирия, он был уже священником на покое, ушел в запущенный заброшенный скит Калисия, недалеко от известной горы Пенделис. С ним была и его сестра – старица, жившая как монахиня, хотя, вероятно, она не принимала пострига. Было видно по их отношениям, по ее поведению, что это очень благочестивая семья. А некоторые из моих университетских преподавателей ездили к нему на исповедь и рассказывали мне об этом. Среди них – и Константинидис, и Панайотис Нелас, известный богослов, который был духовным чадом отца Паисия. И вот эти благочестивые профессора ездили к отцу Порфирию на службу и на исповедь. Однажды, в один воскресный день, и я с ними оказался вместе. Он произвел на меня впечатление человека, глубоко погруженного в молитву, это было видно и по его поведению, по выражению лица, а больше всего по богослужению. Но тогда я не успел у него исповедаться. Было известно, что он прозорлив, но я пошел к нему не потому, что он был прозорливым, хотя должен сказать, что во время исповеди я почувствовал, пережил на опыте его дар знания человеческой души, дыхания человеческой души. И вот уже в другой раз, когда я отправился к нему специально ради исповеди и просить совета в одной духовной проблеме, которая меня мучила в тот момент, он мне сказал: «Отче Амфилохий, вот я служил в больнице и наблюдал за врачами, часто пациент говорит: „Доктор, у меня вот тут болит, справа в груди, а врач ставит свой аппарат на другую сторону и говорит, что там, где у тебя болит, это следствие, а причина здесь“». И таким разъяснением моей проблемы, духовной и душевной, он мне точно показал, что мое понимание было неверным, причина того, что меня мучило, лежала в другом. Старец с такой добротой, с таким вниманием, собранностью со мной разговаривал, что до сих пор, когда я вспомню об этом, мне тепло на душе. Эта встреча с подвижником была одной из самых благодатных в моей жизни.

– Вы встречались и с другими благодатными духовниками, Божиими людьми…

– Еще упомяну и старца Амфилохия с Патмоса и старца Ефрема и старца Тихона – духовника отца Паисия. Через них Господь посетил и нас, как и прежние поколения на земле. Бог во все времена посылает людей-светильников, которые указывают нам путь в этом мире. Святость Божия проявляется через этих людей, они открывают нам Божию любовь, Божие смирение, через них нам является Господь. Это ризница Церкви Божией, это святость Божественная. И какое нам благословение, что мы в нашей малой Черногории имеем такие сосуды Божественной святости, какая это радость! Вот тут рядом с нами святой Петр Цетинский [49] , когда я переоблачал мощи святого Петра, ту же радость, тишину и любовь чувствовал, что и при встрече с отцом Порфирием. Посмотрите на его руку! Как будто он и сейчас голубит нас своей рукой, он с нами здесь, и он жив. Или святой Василий Острожский [50] … Всякий раз поражаюсь – недавно служили ему молебен в полночь, а вокруг, повсюду народ со свечами! И дети пешком приходят из Никшича. Я думаю: «Господи, без всякой пропаганды, как наши партии, политики делают, сколько святой Василий вокруг себя народа объединил!» А когда переносили его мощи из Герцеговины? Даже конь шел за ним, стадо коров спустилось и пошло перед мощами святителя, птицы всю ночь пели, никогда столько птиц не пело ночью. Церковь не какой-то общественный институт, предприятие, но живая жизнь. Бог не Бог мертвых, но Бог живых.