Шрифт:
— А почему бы вам не выдвинуть кандидатом в депутаты местного Совета скоростника Зыкова?
— Да знаете ли… — Секретарь помялся. — Жмот он лакированный. Дрожит над своими секретами. Все мое… Все под себя…
— Зато работает как лошадь…
— Так-то оно так, конечно…— вяло обронил секретарь.
Однако при обсуждении в парткоме кандидатуру Зыкова он поставил на голосование. Предложение прошло.
Павел Зыков стал депутатом районного Совета. Работать, как общественник, он начал активно, не жалея времени. Его работой были довольны и в райсовете.
А в начале сорок седьмого, когда из министерства поручили подобрать хорошего производственника для недолгой и в какой-то степени показательной работы за границей, завод совместно с райкомом партии рекомендовал Павла Зыкова.
…Павел Зыков с нетерпением ждал ответа из учреждения, в которое он написал письмо после поездки в Германию. Наконец дождался… Его вызвали в партком и объявили, когда и куда явиться завтра ровно в десять часов. В девять пятьдесят он постучал в окошко с кратким обозначением: «Бюро пропусков».
— Что-то вы раньше времени, — отозвались из окошка.— Впрочем, подождите.
Минуты через три его провели в кабинет.
Сентябрь в том году выдался пасмурный, хотя дождей не было. И все же настроение у Зыкова было приподнятое: что-то ему скажут в этом огромном и суровом здании? Что гадать?
Однако какое-то время пришлось ждать. Он не мог сосредоточиться, ждал и, волнуясь, не отрывал глаз от двери, обитой черным дерматином.
Наконец она открылась.
— Прошу вас.
Зыков вошел. За столом сидел совсем седой человек в больших очках с позолоченной оправой, с крупным породистым лицом.
— Здравствуйте, товарищ Зыков, — ровным голосом, бесстрастно приветствовал он посетителя. — Садитесь. Моя фамилия Сазонов. Николай Петрович.
Дожидаясь, пока усядется приглашенный, Николай Петрович не отрывал от него внимательного взгляда. Разговор начался с вопроса: как товарищу Зыкову работается после возвращения из заграничной командировки? Павел отвечал бодро, энергично; он заверил товарища Сазонова, что дела на заводе идут отлично, квартальный план они выполнили со значительным превышением, а он лично — на 281,6 процента.
Сазонов удивился: почему так некачественно работают плановики и нормировщики? Павел смешался: он ожидал удивления, похвалы — и вдруг такой вопрос. Но Николай Петрович сам же и помог.
— Впрочем, здесь вы неповинны. Это дело планирующих органов, а совсем не ваше. Меня другое интересует… Вы давно знакомы с Борисом Андреевичем Дроздовым?
Зыков рассказывал долго, основательно, не обходя подробностей. Нет, ни одного плохого слова он о своем старом товарище не сказал.
Наоборот, подчеркивал, что Дроздов честно и добросовестно относится к порученному делу. Правда, вот слишком открыт, что называется, душа нараспашку.
— А вам, насколько я понял, больше по душе люди скрытные и, так сказать, себе на уме.
— Да как вам сказать?.. Особо болтливых не уважаю.
— Так, так. Я бы хотел задать вопрос: почему вы так не любите вашего старого товарища?
Павел резко откинулся на спинку стула и убрал локти со стола.
— Но откуда же вы взяли? Наоборот, как старший группы, я всегда старался ему помочь.
— В чем? Каким образом?
— Одергивал, советовал не выворачивать карманы, пригодится кое-что и дома.
— Так вот ему и говорили?
— Ну… не слово в слово, общий смысл передаю.
— А что же Дроздов?
Зыков замялся, не очень хотелось повторять далеко не лестные о себе слова. Но что поделаешь?
— Обозвал меня замшелым сквалыгой и забуревшим кулаком.
— Замшелым, стало быть, и забуревшим?..
Сазонов явно повеселел.
— И вы, конечно, обиделись?
— Еще бы! Ни за что ни про что…
— А ведь знаете, товарищ Зыков, ваш старый приятель правильную дал вам оценку.
Павел стал медленно подниматься. Поднимаясь, он наливался краской возмущения.
— Да вы сидите, сидите. Можно и сидя высказать все, что вы думаете о Дроздове и обо мне.
— Но я ведь как честный человек!.. Все-таки блюл интересы государства!..