– У меня с ней непосредственной связи и раньше не было.

– Через Елизариху узнайте. О ней-то вам что-нибудь известно? Где она?

– Мотается по Европе.

– А точнее?

– Кажется, в Берлине.

Зубатов достал массивный серебряный портсигар, хлопнул пальцами по крышке и, откинув ее, предложил папиросу собеседнице, потом поднес горящую спичку. Закурил сам. Выпустил дым кольцами в потолок.

– Сейчас, Мамочка, самое важное - узнать местонахождение и новые клички Владимира Ульянова.

– Упустили его.

– Да. Теперь это и в департаменте понимают. А я своевременно ставил в известность: "крупнее Ульянова в революционном движении нет никого". Зубатов как бы подчеркнул эти слова резким жестом руки с дымящейся папиросой.
– И советовал без раздумья "срезать эту голову с революционного тела". Не вняли моим словам, прохлопали ушами. А теперь он шлепает за границей эту наивреднейшую "Искру".

– Вы считаете, что "Искру" печатают за границей?

– И сомнений быть не может. Хотя они всячески стараются подчеркнуть, что будто бы весь тираж печатается в империи. Вы, вероятно, обратили внимание - даже даты ставят по нашему русскому календарю. Но нас не проведут.
– Зубатов погрозил пальцем.
– Отдельные номера, правда, перепечатывают на подпольных шлепалках. Где-то на юге, на Кавказе. А редакция обосновалась в Германии. Но где? В каком городе? Вот это, подолбил стол указательным пальцем, согнутым, как орлиный клюв, - это мы с вами обязаны узнать.

– И тогда германская полиция выдаст его?

– Непременно. Кайзер-то как-никак родственник его императорскому величеству.

Зубатов через стол наклонился к собеседнице:

– Так где же они? Как вы думаете?

– Если Елизариха в Берлине, то...

– В Берлине их нет. Уж там-то наш глаз остер.

– Возможно, они в Австро-Венгрии.

– В Праге? Было похоже. Но недавно расшифровано письмо, отправленное из Нюрнберга в Одессу. Явно из редакции "Искры". Пишет женщина. Мадам.

– Она!.. Сергей Васильевич, она!.. Поверьте моему чутью. Мадам Ульянова.

– В таком случае, они - в Нюрнберге. Если не в Мюнхене.

– Подобрать бы ключи к их переписке.

– Дело не столь уж хитрое. Ну, кто же, Мамочка, не поймет, что "Графачуфу" - это пресловутому Грачу, за которым мы гоняемся уже несколько месяцев. К сожалению, в последнее время у них появился и настоящий шифр. Пока неразгаданный. И в открытом тексте есть загадки, например: "Сюда приехала жена Петрова". Не Ульянова ли, а? Не он ли Петров?

– Он на выдумки горазд. Но я постараюсь... Приложу усилия...

Зубатов хлопнул в ладоши. Грулька тотчас же принес распечатанную бутылку, две рюмки и вазочку с шоколадными конфетами; с ловкостью заправского официанта разлил вино и с легким поклоном удалился. Зубатов поднял рюмку и, глядя в круглые, как вишни, глаза Анны Егоровны, торжественно произнес:

– Сегодня годовщина! Знаете, которая по счету? Девятнадцатая!

– Господи!
– всплеснула руками Анна Егоровна.
– Все-то вы помните!

– Такое не забывается! Хотя и не круглый счет, а нельзя не отметить.
– Чокнулся с раскрасневшейся собеседницей.
– За ваши бесценные услуги Охране! За верную службу государю!

Анна Егоровна достала платок, приложила к одному глазу, к другому. Зубатов, опорожнив рюмку, провел указательным пальцем по усам, заговорил с особой доверчивостью:

– А теперь я хочу слышать ваше слово об одном, если хотите, грандиозном плане. Слепова знаете. И Афанасьева с моих слов тоже знаете. Эти люди послушные, как дрессированные охотничьи собаки. Скажу: "Несите в зубах поноску" - понесут. И роптать не будут: бога боятся, государя чтут больше отца родного. Понадобится - они в своих обществах поднимут мастеровщину на манифестацию под трехцветным государственным флагом, с портретом его императорского величества.

– Сергей Васильевич!
– Голос Анны Егоровны зазвучал настороженно.
– А вдруг да кто-нибудь один... Вдруг да выкинет, подлец... красный флаг.

– Признаюсь - риск не исключен. Но ради святого дела можно и рискнуть. А в Слепова я верю. Такие люди подберут богобоязненных мужиков из неграмотной мастеровщины. Да если кто и посмеет супротив... Сомнут!
– У Зубатова сжались кулаки.
– Пойдет лавина! И знаете, Мамочка, это можно приурочить ко дню освобождения крестьян. И на поклонение к памятнику царю-освободителю, а? Каково придумано?!

– Да это же!.. У меня даже дух захватывает!..
– Анна Егоровна прихлопывала в ладоши.
– Как откровение свыше!.. И дай-то бог!..

– Я был уверен, что вы одобрите. На днях доложу великому князю. И, в фартовый час, начнем подготовку. Народ увидит, у кого больше сил. Зубатов встал.
– До новой встречи, Мамочка!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

Ульяновых приютила на время семья одного рабочего. Им уступили маленькую комнатку. Сами хозяева - восемь человек - ютились в соседней, тоже небольшой. Те и другие жили по принципу: в тесноте, да не в обиде.