– Доносить на кого-то... Это мне поперек сердца.

– Да не доносить. Поймите меня - советоваться. Я сам когда-то был молод, увлекался, читал запрещенные книжки, бегал в тайные кружки, пока господь бог не вразумил. И сейчас я, можно сказать, демократ, только не разделяющий революционного метода борьбы.

Борщ остывал, и Слепов снова взялся за ложку. А Зубатов продолжал:

– У нас одна забота - мир и благоденствие, согласие между трудом и капиталом. Я понимаю: вам, мастеровым, нужны, даже необходимы свои организации. Но почему непременно тайные? Можно ведь открыто, чтобы все было по закону, мирно, спокойно.

– Неужто будет так?

– Обязательно будет.

– Чтой-то мне неявственно.

– Все просто: и хозяева, и рабочие - все дети государя. Вас, мастеровых, - миллионы, и у царя-батюшки первая забота - о вас.

– На словах-то красиво. Только помнится мне...

– Вы не верите государю?
– Зубатов вскочил.
– Вам бы только смутьянство замышлять!

– Да я... Да что же это? Господи!..

Вошел Медников. На тарелке, которую он нес, источала пар отбивная с косточкой.

– Отставить!
– скомандовал Зубатов, хотя никогда не был военным. Господин Слепов отказывается от второго, - у него вдруг пропал аппетит.

"Что-то будет сегодня?
– думал Слепов, передвигая ноги мелкими шажками.
– Если не согласиться, он и впрямь в Сибирь закатает. А так клонит вроде бы сходственно. Чтой-то было слышно про эти нетайные организации рабочих. Будто бы на пользу..."

...Третий час шла беседа. Давно Медников унес опустевшие тарелки. Давно отодвинуты чашки, в которых был подан чай. А голос Сергея Васильевича все журчал и журчал:

– Если случится где-либо забастовка, я первый приду рабочим на помощь. И вся наша полицейская армада будет на вашей стороне: уладим спор подобру - заставим хозяев понять ваши нужды.

"Славно-то как!
– пела душа у Феофила Слепова.
– Как же раньше-то до этого не додумались? Сколько людей зазря головы сложили. Если бы знатье... Но не было такого человека, как Сергей Васильевич. Воистину ума палата!"

А Зубатов продолжал:

– Пока вы отдыхали у нас тут, мы почти договорились об организации первого вполне легального "Общества взаимного воспомоществования рабочих механического производства". Пойдете к Михаилу Афанасьеву. Его выберут председателем совета, вас - секретарем. Жалованье будете получать от нас. В добрый час!
– Зубатов через стол пожал влажную и холодную руку собеседника.
– Раздуете кадило, и мы отправим вас в большое турне - в большую поездку - по России-матушке. Будете всюду рассказывать о первом обществе. Пусть во всех городах, где есть рабочие, последуют этому богом подсказанному примеру.

Зубатов открыл сейф, достал две хрустящие бумажки с портретом Александра Третьего и великодушно протянул Слепову:

– Вот вам жалованье за тот месяц, который вы провели в этом вынужденном заключении. У вас ведь семья.

– Большущая. Тяжеленько бабе с детками пришлось без меня.
– Слепов поклонился.
– Расписочку написать?

– Помилуйте, какие расписки могут быть между нами.

– Благодарствую!

Кладя кредитки в карман, Слепов чуть было не прищелкнул языком: "Полсотни отвалил! Это тебе, Феофил, не баран чихнул! Деньжищи!"

2

Через какую-нибудь неделю Слепов принес Зубатову устав общества вспомоществования, переписанный с какого-то черновика в ученическую тетрадку химическим карандашом. Строчки были пестрые: густо-фиолетовые буквы перемежались серыми и бледными.

– Ладно ли переписано-то?
– спросил Слепов, сутулясь перед столом начальника.
– Я старался буковку к буковке, чтобы все ясно.

– Вижу ваше прилежание.
– Зубатов, успевший заметить фиолетовые пятна на губах посетителя, едва сдержал усмешку.
– Правда, кое-где и кое-что, пошевелил растопыренными пальцами правой руки, - надобно поправить. С вашего разрешения, конечно.

– Сделайте милость. У меня грамотешка-то, сами знаете... В гимназиях не обучался.

– Понятно. А у нас поправить есть кому.

Перелистывая тетрадку, Зубатов, как цензор, делал пометки красным карандашом; перевернув последнюю страницу, сложил руки на столе:

– Потребуются не только орфографические, стилистические, но и логические поправки.

– Как вы изволите сказать? Я чтой-то...

– По содержанию, говорю, тоже кое-что надо привести в порядок. Мы все сделаем. Вы не беспокойтесь. Перепечатаем на ремингтоне, дадим на августейшую визу великому князю Сергею Александровичу. Ну, а там уж вы примете в окончательном виде, подпишете, тогда и представим на утверждение. Все будет законно.

– Благодарствую. Несвычно нам писарское-то дело. Без интеллигентов-то вроде и шагу не шагнешь. А как с ними обходиться? Дозвольте узнать. Ежели пожелают которые к нам в общество.

– Есть такие? Ну что же, принесете списочек - мы посмотрим.

Зубатов навалился грудью на стол, заговорил доверительно:

– Видите ли, Феофил Алексеевич, интеллигенция двоякая. Это вы, вероятно, и сами замечали. Есть солидная. Скажем, некоторые профессора помогают правительству в его заботах о рабочих. Вот, к примеру, профессор Мануйлов в здешнем университете. Недавно в одной лекции студентам сказал: "Нет больше у нас ни народников, ни марксистов, а есть социально-политическое направление, которое стремится улучшить быт рабочих и народа на почве существующего строя". Это - в ваш адрес, о вашем обществе. К сожалению, есть пока еще и другая интеллигенция, мелкая, злобная, недовольная существующим строем. Она и мутит народ. Марксята подливают масла в огонь. Им, видите ли, хочется из маленькой искорки раздуть большое пламя. Таких на версту не подпускайте. А нам о них словечко. Тихонько, шепотком. Кроме одного меня, никто не услышит. А мы их...
– Зубатов махнул над поверхностью стола растопыренной ладонью, будто хотел поймать мух, потряс кулаком.
– Вот так. И - в Сибирь их, в Якутку, к белым медведям!