– В самом деле - кабардинец?
– недоверчиво спросил тот, отодвигая ящик стола.

– Он в Нальчике родился, - ответил за Алика опер Хачатуров.

Саркисян вынул фото и бросил его небрежно на стол.

– Я больше не хочу ничего слышать об этом человеке, - проговорил он сумрачно.
– На обороте - все данные.

Кабардинец двумя пальцами подобрал карточку, где анфас был изображен Валет и брезгливо её повертел. Наморщив лоб и шевеля губами, прочитал нацарапанное на другой стороне. Письменная речь ему явно давалась с трудом.

– Четыре штуки баксов сразу - чтобы не торговаться, - он достал изо рта сигарету и потушил её о крышку стола, рядом с пепельницей.

Саркисян посмотрел на Хачатурова.

– Он не понимает, где находится?

Хачатуров серьёзно кивнул.

– Понимает.

– Бабки вперед, - сказал Кабардинец.
– И - два, три, четыре дня, неделя максимум: будет трупак.

– А если не будет?
– Саркисян смотрел на кабардинца.

Глаза у Алика холодно блеснули.

– Если не будет - верну бабки.

– А если ни тебя не будет, ни бабок?
– Саркисян продолжал разглядывать нальчикского хулигана.

Тот спокойно поднялся.

– Слушай, - сказал он медленно.
– Я - Алик Кабардинец. Я свою мать на куски порежу...

Развернулся и двинулся прямо к двери. Хачатуров проворно ухватил его за куртку.

– Стой, Алик, не горячись. Сядь на место, не дёргайся.

Кабардинец снова уселся.

– Самвел, послушай меня, - Хачатуров говорил убеждённо, и Саркисян, который знал его не один день, понимал - тот не лукавит.
– Алик - хороший парень. Он ошибок не делает. У Алика восемнадцать мокрух на счету. Ему ещё четыре года назад ростовский суд расстрел дал. Он убил двух конвойных и свалил. А сейчас он на таких серьёзных людей работает, он с такими людьми повязан...
– Хачатуров несколько раз поднял к потолку указательный палец - так, словно бы хотел воткнуть палец в потолок.
– За него...
– опер замолк и огляделся.
– ...Карлик поручился. Карлик - ты понял?.. И, Самвел, ты меня знаешь. Я бы тебе не стал абы кого пихать.

Саркисян с тяжёлым сомнением посмотрел на кабардинца. Как только он услышал о Карлике, все вопросы сразу отпали. Этот человек, отлично известный в бандитском мире, держал свою киллерскую школу. С одной стороны - это солидная рекомендация, и Алик Кабардинец уже не сможет просто так исчезнуть с полученным гонораром. Ведь, в этом случае обманутый Карлик отыщет его и в преисподней. И он отыщет - ведь под вопросом уже будет стоять его, Карлика, репутация. А с другой стороны покровительство последнего внушало нальчикскому уроженцу невероятную наглость. Но не преувеличивает ли он свои права и возможности? Что помешает ему, Саркисяну, примочить Алика, когда уже будет сделана вся работа? Саркисян терпеть не мог наглецов.

– Хорошо, - он кивнул, наконец, и достал из ящика толстую пачку, обёрнутую газетой. Повертев, бросил её на стол.
– Здесь - три штуки.
– Вытащил ещё несколько стодолларовых купюр, отсчитал десять и положил рядом.
– Не буду тебе говорить, что случится, если провалишься.

Алик молча сгрёб деньги, сунул их в карман и, не прощаясь, вышел.

– Он - парень грамотный, - уверенно повторил Хачатуров.
– Можешь не сомневаться.

– Ты, что, серьезно считаешь - я дам ему уйти с этими деньгами?
– Саркисян с интересом глядел на своего коллегу.

Тот развёл руками.

– Ну, это уже - чисто твоё дело.

– Интересно, - Саркисян покосился на смятый бандитский окурок и потрогал пальцем след от него посреди своего, милицейского, стола, - у них там, в Нальчике - все такие дебилы, или это он один?

– Не знаю, - Хачатуров пожал плечами.
– Спроси у него самого.

Ресторан "Три платана" бодро сверкал разноцветными огоньками неоновой вывески, зазывая праздную публику и обещая прямую возможность просадить лишние деньги. Веселье тут кипело наполную. Смазливого вида девица, без голоса, но с ногами, исполняла последний шлягер из репертуара Ларисы Долиной. Столы были уставлены тарелками с расковырянной уже едой, початыми бутылками самого разного содержания. Путаны угощались за счет клиентов. Столбом стоял сигаретный дым. Кто-то уже нажрался, кто-то ещё только начинал. Кого-то от выпитого неумолимо клонило в сон, и он начинал дремать, упав носом в тарелку, кого-то - тянуло в уборную, кого-то - танцевать, а кого-то - в драку, но он не находил пока повода. Бандиты, фарцовщики, сотрудники органов, деятели полуподпольного бизнеса, судьи и адвокаты - все хотели хорошо отдохнуть, расслабиться и не думать, хоть пару часов, о проблемах минувшего дня.

За одним из столиков, в углу зала, восседал усатый армянин лет сорока на вид. Он отдыхал тут уже почти четыре часа и успел набраться. С ним рядом пировали трое молодцов с мрачными бандитскими физиономиями. Один из них примостил у себя на коленях раскрашенную девицу. Он её накачал "смирновской" и предложил, чтобы не торговаться, сто баксов за ночь.

Оркестр заиграл какую-то новую мелодию, и весёлые огоньки разных цветов заплясали вдоль ресторанной эстрады. Усатый армянин неспеша сгреб бутылку сухого вина, уже почти приконченную и угрюмо выплеснул остатки себе в бокал. Потом поглядел на пустую бутыль и с размаху швырнул её куда-то в вдаль. Зазвенело. Брызги оконного стекла посыпались на пол.

Всем в зале стало, вдруг, неуютно. Посетители нервно переглядывались, ожидая, что произойдёт следом. Никто из них не посмел бы вмешиваться. Все знали усатого армянина. Ашот захаживал сюда частенько, но буйствовал только время от времени. Это был тот самый Ашот, именем которого пугали друг друга в Краснодаре фарцовщики и мелкие урки.

Ашот не был вором в законе. За жизнь он успел отсидеть только один срок: в молодости его осудили за изнасилование. Сам Ашот не любил вспоминать об этом и никому не показывал, оставшуюся как память, выколотую на спине и позорную для него, татуировку.