— А сама рукопись тебя не заинтересовала?

— Конечно, заинтересовала. — Эллери против воли взял ее и пролистал.

— И это мой старый друг! — Эймс встал. — Почему ты ее себе не оставишь? Тем более что она и адресована лично тебе. А я время от времени буду докладываться тебе…

— Сделай интервалы подлиннее.

— Как скажете, сэр. Ладно, постараюсь тебе надоедать минимально.

— А лучше — еще меньше. Ну все, пора отвалить, Грант. Я совершенно серьезно.

— Ты, друг мой, беспросветно скучен. В тебе нет ни капли юмора. — Эймс направился к дверям. — Да, кстати, закажи еще шотландского. У тебя больше нет.

Оставшись в одиночестве, Эллери немного постоял посреди комнаты. Потом положил все-таки рукопись на диван и подошел к письменному столу. Уставился на клавиатуру пишущей машинки. Клавиши уставились на него. Он опустился в кресло-вертушку, посидел так, придвинул кресло поближе. Почесал нос.

Рукопись тихонько лежала себе на диване.

Эллери вставил в машинку лист чистой бумаги. Вскинул руки, размял пальцы и начал печатать. Быстро отщелкав несколько строк, он остановился и перечел последнюю.

«Господь знает, — сказал Никки, — кто приносит ему хитрые дары».

— Сдаюсь! — сказал Эллери. — Еще одну главу!

Он, вскочив, кинулся к дивану, схватил рукопись, открыл ее и углубился в третью главу.

— Кстати, Холмс, куда делся Уиггинс? — спросил я ближе к полудню у нас на Бейкер-стрит.

Накануне вечером, когда мы на скорую руку перекусывали на вокзале по возвращении из Ширского замка, Холмс вдруг сказал:

— Сегодня в Алберт-Холле играет молодой американский пианист Бентон. От всей души рекомендую вам послушать, Ватсон.

— Я и не знал, что Штаты способны производить талантливых пианистов.

Холмс засмеялся:

— Ну-ну, мой дорогой друг! Пусть себе американцы идут своим путем. Они встали на него более столетия назад и неплохо справляются.

— Вы хотите, чтобы я составил вам компанию? С удовольствием.

— Нет. Надеюсь, этот концерт скрасит вам вечер. Я прикинул, что кое-какие изыскания лучше всего провести попозже.

— В таком случае я предпочитаю мягкое кресло у камина в обществе ваших прекрасных книг.

— Я бы посоветовал вам новинку — «Хижина дяди Тома» некоей американки по фамилии Стоу. Очень волнующее повествование. Оно могло бы заставить нацию исправить огромную несправедливость, которую я считаю одной из причин войны между штатами. Мне пора. Может, еще застану вас у камина, и мы пропустим рюмочку перед сном.

Однако вернулся Холмс очень поздно, я уже был в постели, и он не стал будить меня. Так что встретились мы только за завтраком. Я надеялся услышать рассказ о ночных похождениях, но напрасно. Он явно никуда не спешил и, облачившись в свой халат мышиного цвета, неторопливо наслаждался чаем, время от времени выпуская из своей любимой глиняной трубки густые клубы табачного дыма.

Внезапно на лестнице послышался топот множества ног, и к нам ворвалась дюжина самых грязных, самых оборванных уличных мальчишек. Они составляли неповторимый отряд Холмса, собранный из беспризорников, который он называл то «Бейкерским отделением сыскной полиции», то своей неофициальной командой, то партизанами Бейкер-стрит.

— Смирно! — приказал Холмс, и сорванцы застыли ломаной линией, изображая на своих чумазых физиономиях то, что они считали боевой готовностью.

— Итак, вы нашли его?

— Да, сэр, нашли, — ответил один из команды.

— Это я, сэр! — вмешался другой и расплылся в улыбке, демонстрируя щербину на месте трех выпавших зубов.

— Очень хорошо, но мы работаем командой, — строго сказал Холмс. — Без личной славы. Один за всех и все за одного.

— Да, сэр, — откликнулся хор.

— Докладывайте.

— Это в Уайтчепеле.

— Ага!

— На Грейт-Хиптон-стрит, рядом с переходом. Улица узкая, сэр.

— Очень хорошо, — опять сказал Холмс. — Вот ваш гонорар. Пока всё.

Он дал каждому мальчишке по блестящему шиллингу. Они радостно высыпали на лестницу, и скоро мы услышали с улицы их звонкие голоса.

Холмс принялся выбивать пепел из трубки.

— Уиггинс? О, он в полном порядке. Служит в армии ее величества. На последнем письме от него была африканская почтовая марка.

— Насколько я припоминаю, он был способным юнцом.

— Как и все они. Но количество маленьких бродяг в Лондоне не уменьшается. А теперь надо кое-что выяснить. Двинулись.

Чтобы предсказать, куда мы направляемся, особого ума не требовалось. Я совсем не удивился, когда мы остановились перед окном ломбарда на Грейт-Хиптон-стрит в Уайтчепеле. Улочка, как Холмс вычислил, а его команда подтвердила, была узкая, с высокими зданиями на противоположной стороне. Когда мы явились, луч солнца как раз упал на стекло с надписью: «Джозеф Бек. Займы».