Занавеска перед входом в женскую спальню была задернута, но мужская открыта настежь — несколько бедолаг самого жалкого вида спали на железных койках.

Перед больничным отсеком ждали трое пациентов, а в амбулатории сидел огромный, звероподобный мужчина, у которого был такой вид, словно он только что вылез из каминной трубы. Он следил с мрачной ухмылкой, как симпатичная молодая особа возится с ним. Громадная его ножища лежала на низкой подставке, молодая женщина заканчивала бинтовать ее. Поднявшись, она отбросила со лба завиток темных волос.

— У него глубокий порез осколком стекла, — сказала она доктору Мюррею.

Доктор нагнулся проверить повязку, уделив этой лапище не меньше внимания, чем оказывают пациентам в кабинетах на Харли-стрит.

— Вам надо явиться завтра и сменить повязку, — заботливо сказал он. — И не беспокойтесь, заживет.

Этому чурбану было полностью чуждо чувство благодарности.

— Я не могу ботинок натянуть. Как мне прикажете шлепать?

Он говорил таким тоном, как будто доктор несет за него ответственность, и был так бесцеремонен, что я не сдержался:

— Если бы вы, милейший, были трезвы, то, скорее всего, не наступили бы на битое стекло.

— Тоже мне учитель, — нагло ответил он. — Человек имеет право разок пропустить пинту!

— Сомневаюсь, что вы ограничились пинтой.

— Подождите, пожалуйста, несколько минут, — прервал нас доктор Мюррей. — Я попрошу Пьера принести вам трость. У нас есть для таких случаев. — Потом он обратился к молодой женщине: — Салли, это мистер Шерлок Холмс и его коллега доктор Ватсон. Джентльмены, это мисс Салли Янг, моя правая рука. Не знаю, как бы приют существовал без нее.

Салли протянула нам изящную руку.

— Очень приятно, — спокойно и сдержанно сказала она. — Я слышала о вас. Но не предполагала, что встречу столь известных людей.

— Вы очень любезны, — пробормотал Холмс.

Она исключительно тактично упомянула и меня, простую тень Шерлока Холмса, и я поклонился.

— Я сам принесу трость, Салли, — сказал доктор Мюррей. — Покажешь приют нашим гостям? Может, они захотят осмотреть часовню и кухню.

— Конечно. Вот сюда, пожалуйста.

Доктор Мюррей заторопился в морг, а мы последовали за мисс Янг, но совместной прогулки не получилось. Едва мы вышли за дверь, как Холмс решительно сказал:

— Наше время ограничено, мисс Янг. Давайте закончим осмотр в следующий раз. Сегодня нас привели профессиональные причины.

Девушка не выказала удивления.

— Понимаю, мистер Холмс. Я чем-то могу быть полезной?

— Возможно. В свое время вы сдали некую вещь в ломбард на Грейт-Хиптон-стрит. Припоминаете?

Без секунды промедления она ответила:

— Конечно. Это было не так давно.

— Вы могли бы рассказать нам, как набор попал к вам и почему вы решили заложить его?

— Охотно. Он принадлежал Пьеру.

Я поразился; на лице Холмса не дрогнул ни единый мускул. Он уточнил:

— Тому бедняге, который ничего не соображает?

— Да, очень жаль его, — сказала девушка.

— Осмелюсь предположить, он безнадежен, — сказал Холмс. — Мы видели его несколько минут назад. Что вам известно о нем?

— Ничего. Но само его появление у нас, должна сказать, было довольно драматично. Как-то поздней ночью я проходила через морг и заметила его: он стоял у трупа.

— И что он делал, мисс Янг?

— Ровно ничего. Просто стоял. Он был в таком потерянном состоянии, что нельзя было о нем не позаботиться. Я отвела его к дяде. С тех пор он и живет здесь. Не думаю, что его разыскивает полиция; во всяком случае, инспектор Лестрейд не проявил к нему никакого интереса.

Мисс Салли Янг заметно выросла в моих глазах. Она способна на незаурядное мужество. Девушка, которая может ночью пройти через этот склеп, видит страшноватую фигуру Пьера, стоящую у трупа, — и не убегает в ужасе!

— Вряд ли это можно считать критерием… — начал Холмс и умолк.

— Прошу прощения, сэр?

— Случайная мысль, мисс Янг. Прошу вас, продолжайте.

— Мы пришли к выводу, что кто-то привел Пьера к приюту и оставил здесь, как матери оставляют своих незаконнорожденных детей у ворот монастыря. Доктор Мюррей обследовал его и обнаружил следы ужасных ран, как от жестоких побоев. Раны на голове затянулись, но с тем сумеречным состоянием, в котором постоянно находится его мозг, ничего поделать нельзя. Мы убедились, что он безобиден, а он изо всех сил старается помогать нам, видите, даже обрел тут постоянное место. Мы, конечно, и в мыслях не имеем отправлять его обратно в мир: он там не сможет существовать.

— А хирургический набор?

— У него был при себе узелок с носильной одеждой. Среди нее и находился этот футляр, единственная ценная вещь из его имущества.

— Что он рассказывал вам о себе?

— Ничего. Говорит он с трудом, лишь отдельные слова, да и те сложно разобрать.

— Но его имя… почему Пьер?

Она засмеялась и порозовела.

— Это я взяла на себя смелость окрестить его. У него на одежде были французские ярлычки. Кроме того, был цветной носовой платок с вышитой по-французски надписью. Вот и все причины, почему я стала звать его Пьером, хотя я уверена, что он не француз.