отношении мистического, но мы должны пытаться сделать это.

Первичные процессы, процессы несознаваемого познания, мировосприятия,

интересующие нас в первую очередь, не подчиняются законам здравого

смысла и логики, на которых воздвигается здание <вторичных процессов>,

в которых мы логичны, разумны и реалистичны. Если вторичные и

первичные процессы существуют сами по себе, расщеплены, то страдают и

те, и другие. Крайнее выражение такого развода или абсолютного

отделения логики, здравого смысла, рациональности от глубинных пластов

личности дает нам компульсивно-обсессивный тип личности,

компульсивно-рациональный человек, человек, который разучился жить в

мире эмоций, который не знает, влюблен он или нет, потому что любовь

алогична, который не может позволить себе рассмеяться, потому что смех

нелогичен, нерационален, неразумен. Если человек настолько расщеплен,

мы имеем дело с болезненной

Эмоциональные преграды, креативности

рациональностью и одновременно - с болезненными первичными процессами.

Вторичные процессы, огражденные и дихотомизированные, можно

рассматривать как конструкции, порожденные страхом и фрустрацией, как

систему защитных сооружений, как учреждение для угнетения и слежки,

как сложнейшее хитросплетение тайных переговоров с фрустрирующим и

опасным миром предметов и отношений, который один может удовлетворить

человеческие нужды, но требует слишком дорогой платы. Такое сознание,

такое Эго, или сознательное <Я>, воспринимает мир через призму своей

болезни, творит свои болезненные законы и живет по ним, считая их

всеобщими законами природы и общества. Это своего рода слепота.

Компульсивно-обсессивный человек не только лишает себя простых

человеческих радостей, он когнитивно слеп ко многому, что сокрыто в

нем, в других людях и даже в природе. Если такой человек станет

ученым, он многого не сможет увидеть в изучаемой им природе. Да, такие

люди способны делать работу, но мы, как психологи, обязаны в первую

очередь спросить о них самих: какой ценой дается им это? Насколько эта

работа добавляет им несчастья?
– А потом обязательно и об этой работе:

что это за работа? Нужно ли ее делать?

Мне довелось знавать одного человека, который мог бы послужить

образцом компульсивно-обсессивной личности. Это был один из моих

преподавателей, и он отличался весьма характерным способом хранить

свои вещи. Он тщательно собирал все прочитанные им за неделю газеты и

аккуратно подшивал их. Каждая такая недельная подшивка перевязывалась

красной ленточкой и укладывалась в месячную стопку, которая в свою

очередь перевязывалась желтой ленточкой. Его жена рассказывала мне,

что он выработал недельное расписание того, что он будет есть на

завтрак. Например, в понедельник это будет апельсиновый сок, во

вторник - овсянка, в среду - чернослив и так далее до конца недели, и

не дай бог жене что-нибудь перепутать в этом раз и навсегда

установленном порядке и подать ему чернослив в понедельник. Он хранил

все использованные им бритвенные лезвия, аккуратно упаковывая их в

мешочки и снабжая ярлыками. Когда он появился в лаборатории, - я

прекрасно помню этот день, - то первым делом снабдил ярлыками и

этикетками все, что там было. Он все стремился организовать и

упорядочить, ему хотелось ко всему приклеить соответствующий ярлык. Я

помню, как он в течение нескольких часов приспосабливал ярлычок к

миниатюрной лабораторной вещице, на которой совсем не было места для

ярлыка. А однажды я откинул крышку фортепьяно в его лаборатории и на

внутренней стороне крышки обнаружил наклейку, на которой значилось:

<Фортепьяно>. Что сказать, такой человек действительно в беде. Он

невозможно несчастен. Этот человек заслуживает того, чтобы сказать:

<Да, он работает, но что это за работа! Нужна ли она кому-нибудь?>