Применительно ко многим пьесам слово "приговор" имеет не только фигуральный, но и юридический смысл — их финалы завершаются чтением судебного вердикта пли решения государя. В роли вершителя правосудия чаще других выступает Бао Чжэн — реально существовавший, во идеализированный позднейшей молвой сановник XI века. Иногда он наделен сверхъестественными чертами — может вызвать по ночам души умерших и с их помощью выяснить подлинные обстоятельства дела. Но чаще он изображается вполне реальным персонажем, только более проницательным и бесстрашным, чем окружающие. В остро реалистической пьесе анонимного автора "Поставки риса в Чэньчжоу" он разоблачает обирающих население области чиновных грабителей и карает их, несмотря на высочайшее покровительство двора. Порой, однако, и обширных полномочий Бао Чжэн оказывается недостаточно для того, чтобы добиться правды. В пьесе "Лу Чжай-лан" (не исключено, что она написана Гуань Хань-цином) он без труда узнает, что местный сатрап, по имени которого названа драма, в действительности убийца, насильник и клеветник. Но чтобы добиться разрешения на казнь негодяя, Бао Чжэну приходится записать его имя другими, по начертанию похожими, иероглифами — такую силу тот имеет при дворе.

В мире, изображенном юаньскими драматургами, царит полнейшее бесправие, и честным людям приходится лишь терпеть да уповать на рыцарей правды вроде Бао Чжэна. Но бывает, что терпеть уже невмоготу, — тогда те, что похрабрее, берутся за оружие, чтобы в меру собственных сил и разумения отстаивать справедливость. Таковы герои большой группы пьес о повстанцах из Ляншаньбо, тех самых, предания о которых составили основу знаменитого романа "Речные заводи", появившегося тоже в конце юаньской эпохи. Сюжеты пьес не всегда находят соответствие в эпизодах романа, однако общего много — разлитый в повествовании дух благородной вольницы, бесшабашная удаль одних героев и сочетающаяся с чувством справедливости осмотрительность других. Было бы ненужной модернизацией рассматривать эти пьесы как апологию крестьянских восстаний, тем более, что крестьян среди их героев почти нет (их вообще очень мало в юаньском театре, этом детище средневекового города). Конечно, эти удальцы борются не против существующих порядков, а "лишь" за устранение личных обид. Они не восстают и против традиционной идеологии, тем более что конфуцианство оправдывало выступление против недостойных правителей. Но когда личных обид становится слишком много, — значит, что-то не в порядке в государстве. Герои, жившие в начале XII века, спустя два столетия как бы сошли с подмостков и повели против ослабевавших монгольских государей все более многочисленные армии повстанцев. И они победили, но фактически дело свелось лишь к замене иноземной жестокой власти своей, отечественной, не менее жестокой.

В пьесах о храбрецах Ляншаньбо подлинное историческое событие еле различимо за окутавшим его флером народных преданий и писательского воображения. Во многих других драмах интерес сосредоточен именно на реальных исторических событиях и их действующих лицах. Некоторые из этих пьес выглядят простыми иллюстрациями к хроникам, ограничиваются воспроизведением внешней канвы событий, перегружены дипломатическими интригами или батальными эпизодами. Зато в центре других — судьбы людей далекого прошлого, их мысли и чувства, находившие несомненный и живой отклик у современных драматургам зрителей. Именно такова "Осень в Ханьском дворце" Ма Чжи-юаня — недаром эта трагедия открывает собой ставший каноническим "Изборник юаньских пьес".

Ставшие седой древностью времена Ханьской империи. Государство ослабло, перестало наводить страх на окрестные народы. Кочевники сюнну усилились настолько, что китайский император вынужден отдать в жены их предводителю свою любимую наложницу Бан Цян. Столько лет она в результате интриг придворного художника находилась в пренебрежении, только недавно заметил и полюбил ее государь — и вот грозит разлука. В бессильной ярости обрушивает император горькие упреки на трусливых полководцев, неспособных защитить страну от угроз, на дармоедов-министров, умеющих лишь истощать казну… Но разве драматург разит негодованием только незадачливых сановников давно прошедших времен, разве перед его мысленным взором не вставали вельможи Сунского государства, больше всего радевшие о собственном благополучии и без настоящей борьбы отдававшие область за областью сначала чжурчжэням, а потом монголам? И когда после томительной сцены прощания Ван Цян увозили в далекую холодную степь, трудно представить себе, чтобы зрители не вспоминали о соотечественниках, которых так недавно толпами угоняли во все концы Чингисхановой державы…

История утверждает, что Ван Цян стала женой предводителя сюнну, шаньюя, а после его смерти, согласно местному обычаю, супругой его наследника. Но драматург следует другой, народной версии: героиня бросается в реку, отделяющую владения дома Хань от кочевников. Шаньюй, — надо воздать должное поэтической беспристрастности Ма Чжи-юаня, обрисованный довольно привлекательными красками, — посылает на казнь живописца, непосредственного виновника случившегося. А безутешный император, такой человечный в своем бессильном горе, изливает его в стихах, относящихся к числу шедевров драматической поэзии юаньской эпохи. Так трагедия переводится в эмоциональный план, приобретая элегическое звучание. Это соответствует общему характеру творчества Ма Чжи-юаня, в драмах и песенной лирике которого преобладают грустные мотивы, ощущение несовершенства и быстротечности жизни и стремление укрыться от ее бед среди природы или в мире даосских фантазий.

По-иному звучит другая знаменитая историческая драма — "Сирота из дома Чжао" Цзи Цзюнь-сяна — первая китайская драма, переведенная в XVIII веке в Европе и переделанная Вольтером в классическую трагедию под названием "Китайский сирота". Тема пьесы — воспевание самоотверженной верности долгу и благородного стремления отомстить тирану — должна была импонировать европейской публике. Вельможный злодей Ту Аньгу в древнем царстве Цзинь истребил весь род честного сановника Чжао Дуня. Остался лишь младенец, его внук. И вот сначала мать, потом двое придворных жертвуют собой, чтобы спасти дитя, будущего мстителя, а дворцовый лекарь обрекает на смерть своего сына, выдав его за "сироту Чжао". Настоящий же сирота растет в доме обидчика, пользуясь его доверием и расположением. Но приходит должный час, сирота узнает о своем происхождении, и справедливое возмездие свершается. Зло, каким бы всесильным оно ни казалось, не может остаться безнаказанным — таков нравственный лейтмотив пьесы, своим суровым колоритом напоминающей японские сказания о верных долгу самураях.

Но перенесемся из мира возвышенных страстей и дворцовых интриг в мир обыкновенных чувств, повседневных радостей и горестей, обратимся к тем произведениям, героями которых выступают рядовые жители средневекового города — купцы и певички, мастеровые и праздные гуляки. Такие пьесы должны были развлекать — поэтому в них всегда должна быть занимательная интрига, недоразумения, случайные совпадения. Они должны были и поучать — отсюда проповеди добродетельной жизни, умеренности, доброты в отношениях между родственниками, верности друзьям и супружескому долгу. В этих бытовых пьесах преобладают светлые тона. Зрителя как будто приглашают забыть на время о тяжелых временах и пользоваться доступными радостями. Порок — скопидомство, разгул, обман — осуждается, но весело, с шуткой. В отличие от европейских моралите, в них нет и следа аллегоричности, герои остаются живыми людьми, ситуации — вполне жизненными.

Пьеса неизвестного автора "Убить собаку, чтобы образумить мужа" дает хорошее представление об этой разновидности юаньской драматургии. Положенная в ее основу ситуация несложна, близка к бытовому анекдоту и не очень оригинальна; добродетельная жена, использующая хитрость, чтобы припугнуть мужа-гуляку и наставить его на путь истинный, известна фольклору и простонародной литературе многих стран. Впрочем, есть и чисто китайские черты, — например, готовность младшего брата терпеть любые поношения, поскольку этого требовал кодекс уважения к старшему в роде. Сюжет изложен живо, с той долей серьезности, которую требуют законы нравоучительной комедии, а в условно-обобщенных фигурах персонажей проглядывают индивидуальные штрихи. Юаньская драма, наряду с городской повестью хуабэнь, впервые обратила пристальное внимание на "частную" жизнь простых людей, и это было заметным шагом китайской литературы по пути к реализму.