Несомненно также новаторское звучание тех лирических и нравоописательных комедий, в центре которых находится любовная интрига. Новаторство здесь — в более смелом, нежели в предшествующей литературе, проведении мысли о праве человек на любовь независимо от социальных различий и воли родителей. Существенно и то, что особенно активно это право отстаивают — не речами, а поступками — молодые женщины, которым домострой предуказывал путь смирения и послушания. Наиболее прославленный образец таких пьес — "Западный флигель" Ван Ши-фу (она известна у нас в русском переводе) ( Ван Ши-фу. Западный флигель. М., 1960). Сюжет ее восходит к новелле танского поэта Юань Чжэня "Повесть об Ин-ин", но в ходе неоднократных переработок он претерпел радикальные изменения. Рассказ о недолгой любовной связи, заканчивающийся сентенциями в духе традиционной "антифеминистской" морали, превратился в славословие любви, преодолевающей все препоны. Ван Ши-фу придал сюжету окончательный вид, сделал характеры героев более одухотворенными и — благодаря большим размерам пьесы — более многогранными. Особого упоминания заслуживает стилистическое совершенство пьесы Ван Ши-фу. Он недаром считается крупнейшим мастером школы "изукрашенного стиля" в юаньской драме. Для этого стиля характерна ориентация на "высокую" лексику, частое использование литературных намеков, изысканных сравнений и эпитетов. Представители школы "натурального стиля", у истоков которой стоит Гуань Хань-цин, более широко черпали выражения из разговорной речи, не избегая вульгаризмов, и нередко естественность и экспрессию они предпочитали филигранной отделке стиха. Первая школа чаще ассоциируется с тенденцией романтической, книжной, вторая — с реалистической, бытовой. Но делать из этого прямолинейные выводы об идейной направленности произведений, принадлежащих к различным стилистическим школам, было бы неверно. Иные "натуральные" пьесы проповедуют обветшалые феодальные догмы, тогда как в некоторых "изукрашенных" звучит их явное неприятие.

В их числе и "Западный флигель". Бедный студент Чжан Гун и дочь первого министра любят друг друга, и когда мать героини хочет помешать их счастью, они при содействии разбитной и умной служанки Хун-нян (этот образ, родственный персонажам европейской комедии XVII в., - еще одна новация Ван Ши-фу) вступают в тайную связь. Сочувствие драматурга знатной барышне, решившейся преступить заветы девичьей скромности, и содержащееся в пьесе описание эротической сцены (весьма целомудренное, если вспомнить иные более поздние произведения китайской литературы) шокировали ортодоксальных ханжей, зачисливших пьесу в число "развратных". Но она широко распространялась, трогая и воодушевляя "всех влюбленных Поднебесной", к которым и обращался Ван Ши-фу. Однако не следует преувеличивать глубины разрыва автора "Западного флигеля" с традиционной моралью. Дерзость Ин-ин в какой-то мере оправдана тем, что мать первоначально соглашалась на ее брак, а Чжан Гун "реабилитирует" себя блестящей сдачей государственного экзамена. Характерным является я разрешение конфликта в "Гармонии ветра и луны" Гуань Хань-цина: служанка Янь-янь посмела вступить в любовное соперничество со знатной девицей и добилась успеха — став второй, после соперницы, женой возлюбленного. Здесь явственно проступает и гуманистическая тенденция, утверждающая равенство людей в области чувства, и молчаливое признание патриархальной полигамной формы брака как вполне естественной. Но при всей ограниченности сферы свободного проявления чувств в юаньской драме ее возникновение говорило о начале долгого, к началу нашего столетия так и не завершившегося процесса формирования в китайском обществе новых, более человечных этических норм.

Многообразию тем и персонажей китайской драмы первых веков ее существования соответствует и разнообразие компонентов, составляющих ее идейную основу. Среди них — конфуцианство, даосизм и буддизм, главным образом в их вульгаризованных версиях, народный религиозный синкретизм, легенды и суеверия, ортодоксальный домострой и отмечавшиеся выше ростки гуманистического мироввозрения. В этой пестроте отразилась свойственная юаньской эпохе сравнительная терпимость к вероучениям разного толка. Господствовавшее при Сунах конфуцианство (точнее, неоконфуцианство, далеко отошедшее от первоначального учения древнего философа и ставшее, по существу, государственной религией) утратило свое главенствующее положение; двор покровительствовал, или, во всяком случае, не чинил препон, не только последователям таких традиционных для Китая религий, как буддизм и даосизм, но и мусульманам, несторианам и даже католикам. И все-таки идеи конфуцианства в его позднейшей интерпретации занимают в драме самое видное место. Это прежде всего представление о том, что единственно достойное благородного человека занятие — изучение конфуцианского канона с тем, чтобы сдать экзамены и затем верой и правдой служить стране и государю. Сюда же относятся и тезисы о безусловном почитании старших, о главенствующей роли мужчины в семье. Несправедливо было бы отмечать лишь отрицательную, консервативную функцию конфуцианства. В конфуцианские тона были окрашены главным образом фигуры честных слуг государства, борющихся против лихоимства и интриганов или защищающих страну от захватчиков. Кроме того, превознесение ученого сословия — основного носителя конфуцианских идеалов — в первые десятилетия юаньского правления носило оттенок социального протеста. Позднее, когда конфуцианцы вновь были приближены ко двору, роль выразителя нонконформистских идеалов опять вернулась к даосизму и буддизму с их отказом от служения власть предержащим и особенно проповедью ухода от "пыльного мира". Наиболее широкое распространение получили такие настроения в последний период монгольского правления, когда восстания, войны и социальная анархия охватили значительную часть Китая, когда жизнь опять стала казаться неустойчивой и полной опасностей.

Большинство пьес, основанных на даосских и буддийских (они не всегда четко разграничены) легендах и концепциях, имеют сходные сюжетные построения. Некий человек живет в "миру", живет "как все" — копит деньги, предается страстям, притесняет — порою сам того не осознавая — ближних. Он не подозревает, что на самом деле он не простой смертный, а воплощение какого-либо небожителя, сосланного на землю, чтобы искупить свои прегрешения. Ему предстоит вновь обрести свою "истинную природу", но сделать это можно лишь в озарении веры, с помощью божественного наставника, предварительно отрекшись от всех мирских соблазнов. А поскольку человеку трудно решиться на это, наставнику приходится прибегать к помощи чудес, дабы устрашить и вразумить его.

Именно так развивается действие и в пьесе Чжэн Тин-юя "Знак "терпение". Лю Цзюнь-цзо — "самый большой богач в Бяньляне", но он скуп настолько, что не хочет потратиться на лишнюю чарку вина в собственный день рождения. К тому же он легко впадает в гнев, — а это, согласно буддийскому учению, первая из четырех дурных страстей, свойственных людям. И вот будда Милэ является в образе популярного в китайских народных сказаниях "Монаха с мешком", чтобы побудить его отказаться от своего богатства, укротить свой нрав и порвать все цепи, связывающие его с этим миром. Ведь Лю Цзюнь-цзо является перерождением некогда согрешившего святого архата, и ему вскоре, по окончании срока искуса, предстоит вернуться в свое первоначальное обличив. Достичь просветления Лю Цзюнь-цзо монах хочет через проповедь терпения, подкрепляя ее чудесами. После каждого чуда Лю соглашается последовать за монахом, но вновь и вновь не выдерживает искушений. И в монастыре он не в силах забыть об оставленном дома богатстве, о жене и детях. "Огонь желаний" по-прежнему жжет его. И лишь когда Лю, получив разрешение посетить родные места, узнает, что за время его иночества, показавшегося ему очень коротким, в "пыльном мире" прошел целый век и все его родные давно умерли, он приходит к убеждению во всемогуществе Будды.

Пьеса, вроде бы проповедующая религиозную мораль, фактически говорит о несовместимости ее с "нормальными" потребностями и чувствами людей, преодолеть которые можно лишь со сверхъестественной помощью. В других драмах — в таких, как "Бешеный Жэнь" Ма Чжи-юаня или анонимная "Лань Цай-хэ" — герой, ради его индивидуального "спасения" понуждается к жестоким поступкам — убийству собственных детей, оставлению семьи без средств к жизни. Как это нередко бывает в европейских мираклях, достижение освященного церковью идеала здесь ставится выше повседневной, общепринятой морали. Чисто средневековые черты, в той или иной мере свойственные всей юаньской драматургии, в этих пьесах проступают особенно отчетливо, и это сказывается на их художественных достоинствах. Но без знакомства с одной из таких драм представление о жанре в целом было бы явно односторонним. В то же время есть пьесы с участием божеств и святых, почти свободные от религиозного морализирования. Так, "Путешествие на Запад" Ян Цзин-сяня — самая крупная по объему из пьес цзацзюй — рассказывает о путешествии оберегаемого небесными силами монаха Сюань-цзана за буддийскими каноническими книгами. По за фасадом религиозной легенды таится сказочно-авантюрное повествование о борьбе с чудищами, оборотнями и всякой нечистью.

До сих пор речь шла о содержании юаньских драм, но необходимо рассказать и об их весьма своеобразной форме. Дело в том, что структуру цзацзюй в значительной мере определяет музыкальная основа пьесы. Каждый из четырех, в редчайших случаях пяти, актов (кроме них, в начале или середине пьесы могла добавляться более короткая сценка) включал в себя, наряду с прозаическими диалогами, цикл арий, написанных на довольно строго определенный состав мелодий в определенной же ладотональности. Мелодический рисунок определял размеры арий и отдельных строк. Все арии в цикле были связаны единой рифмой и исполнялись одним персонажем. Чаще всего этот персонаж пел на протяжении всех четырех актов. Амплуа актеров, исполнявших эти ведущие роли, именовались чжанмо (для мужчин) и чжэндань (для женщин). На долю остальных амплуа — их количество и функции жестко фиксировались — оставалось вести диалоги и декламировать нараспев стихи иных, отличных от арий, форм. Только шут чоу иногда поет комические песенки, не входящие в циклы арий.

Соотношение между прозаическими и поэтическими частями в китайской драме существенно отлично от того, к которому мы привыкли, скажем, у Шекспира. В его творениях чередуются сцены, написанные прозой и стихами; те и другие одинаково необходимы для уяснения сюжета, в равной степени движут действие, хотя эстетическое их воздействие, конечно, различно. В цзацзюй стихи (арии) сюжетослагающей роли фактически не имеют, обо всем, что происходит, мы узнаем из диалога. Но это суховатая, почти что деловая информация; эмоциональная же сторона свершающегося, мысли и чувства героев раскрываются в ариях. Их нельзя уподоблять и песням, которые поют персонажи некоторых шекспировских пьес. Песни можно изъять, пьеса потеряет какие-то дополнительные краски, по будет продолжать существовать. В ариях же главная прелесть юаньских драм, без арий они просто немыслимы. Роль декламируемых стихов гораздо более скромная.