– Орел! – одобрительно произнес в адрес своего лейтенанта матрос, расположившийся в траншее по соседству с Петей. – Прямо как башней на броненосце командует…

Наваринская полурота опоясалась вспышками выстрелов. Через несколько секунд взахлеб ударил пулемет Шолова…

Этот бой открыл собой новую череду японских атак на Порт-Артур. Почти неделю весь фронт сухопутной обороны подвергался штурму за штурмом. Одновременно с этим японцы днем и ночью обстреливали сам город и порт. Ими были дополнительно подтянуты тяжелые осадные орудия специально для стрельбы по русским кораблям. Артиллерийским огнем были уничтожены портовые склады на Масляном Буяне. Подожженные неприятелем, несколько дней горели продовольственные склады купца Чурина. Больше всего наваринцам досталось в первый день боев. К концу недели полурота потеряла две трети своего состава убитыми и ранеными. Погиб лейтенант Пухов. Перед позициями моряков лежали груды неприятельских тел. Примерно такая же картина была и на других участках. Нигде противнику существенно продвинуться вперед не удалось. Но очень сильно пострадали корабли – артурская эскадра как организованная военная сила практически прекратила свое существование. По истечении недели остатки наваринской полуроты вывели в тыл на переформирование.

– Возвращаемся на броненосец. Видать, десант пополнят да вчистую с нашего старичка на берег всех спишут, – сообщил Шолов в минуту затишья, вычищая механизмы пулемета. И, вздохнув, добавил: – Он, бедняга, от японских «чемоданов» уже по верхнюю палубу в воду осел. Я с холма глядел…

Вольноопределяющийся Веточкин получил предписание явиться следующим утром в казармы 14-го Восточносибирского стрелкового полка. Очутившись в городе, они с Шоловым посидели вечером в заведении у китайца Вана. Японская артиллерия огня не открывала – над Артуром стояла тишина, лишь с фронта раздавалась одиночная ружейная пальба. Увольнение подходило к концу. Шолов и Веточкин возвращались мимо здания Морского офицерского собрания. И тут установившаяся совсем недавно тишина оказалась нарушена совершенно неожиданным образом. Сначала с шумом распахнулась дверь собрания, выпуская наружу вопреки строжайшему приказу о светомаскировке полосу яркого электрического света. Затем на улицу выбежал человек в форме прапорщика флота. За ним по пятам из этого же здания проследовал сухопутный поручик с шашкой на боку. Шолов и Веточкин остановились, наблюдая разворачивающуюся сцену.

– Извольте убрать от меня руки! – выкрикнул прапорщик, когда поручик приблизился к нему вплотную.

– А я вам покажу, куда смотреть надо! – громко и зло проговорил сухопутный поручик. – Вон туда, где ваши корабли вверх тормашками плавают!

При этих словах поручика стоявший в отдалении вместе с Веточкиным Егор Шолов набычил шею и шумно задышал носом. Однако остался на месте и ничего не произнес.

– Поручик Жилов, немедленно успокойтесь! – послышались с порога Морского собрания другие голоса. На улицу вышли еще несколько морских офицеров. Чинов их в темноте было не разобрать.

– Успокоиться?! – взорвался сухопутный поручик Жилов. – Русский флот перетопили – а вы спокойны, да! Кто из моряков на фортах с нашим братом, ванькой серым, сражается – тем почет и уважение. А кто по собраниям мадеру хлещет, денежки казенные по тройному окладу пропивает – тех как назвать?!

– Господа, это прямое оскорбление…

– Господа, звоните командиру порта! – закричал с улицы своим товарищам ближе всех стоявший к разбушевавшемуся поручику флотский прапорщик. – Это безобразие надо прекратить!

– Безобразие?! – окинул моряков яростным взглядом Жилов. – Сейчас будет вам безобразие…

И устремился бегом к коновязи. Через несколько мгновений в круг света, распространяемый от так и не затворенной до сих пор двери, влетела фигура верхом на коне.

– Трусы! Подлые трусы! – кричал Жилов, со свистом размахивая шашкой над головой.

Морские офицеры, теснимые пляшущей под седоком лошадью, начали отступление к зданию собрания.

– Да он с ума сошел! – закричал с улицы отрезанный от товарищей флотский прапорщик.

– Господа, да он же контуженый! – раздались голоса моряков у самой двери собрания. – Да что с него взять, господа!..

Дверь в Морское собрание захлопнулась. На улице стало темно и тихо. Лишь слышны были быстро удаляющиеся вниз по улице шаги флотского прапорщика. Жилов со щелчком вогнал шашку обратно в ножны и, потрепав коня по холке, шагом поехал в противоположную сторону.

– Заказал у них в собрании бутылку вина, так, видите ли, после второго звонка отпускать не положено. Морским, значит, можно, а сухопутным не положено… – вполголоса ворчал проезжающий мимо Жилов, не глядя по сторонам. Казалось, что он жалуется собственной лошади. – И буфетчик их крыса, и сами они трусы…

Конь пофыркивал и будто бы сочувственно тряс гривой.

Шолов и Веточкин переглянулись.

– Однако… – протянул свое излюбленное Петя.

– Да, господа тоже отдыхать умеют, – хмыкнул Шолов. И закончил неожиданно серьезно: – А с флотом и вправду беда. Профукали в Артуре флот…

Веточкин не нашелся, что сказать в ответ.

– Ладно, бывай! Бог даст, свидимся, – протянул руку Шолов.

На следующее утро вольноопределяющийся Веточкин представлялся своему новому командиру. Им оказался… поручик Жилов.

– Ой, – сказал Петя, завидев поручика.

Жилов удивленно вскинул бровь. Об увиденном накануне вечером Веточкин решил молчать. Щелкнув каблуками, он доложил о своем прибытии по всей форме. Впрочем, инцидент в Морском собрании, насколько мог знать Петя, никаких последствий не имел. Разве что само собрание по распоряжению командира порта адмирала Григоровича было теперь приказано закрывать в восемь часов вечера. Жилов со своей охотничьей командой оказался прямиком только что с одного из участков порт-артурского сухопутного фронта, на котором в последние дни было особенно тяжело. Через несколько дней охотники, отдохнув и пополнившись личным составом, вновь отправились на передовую. Вольноопределяющийся Веточкин был в их числе.