– Я думал...сам...Теперь...ты....- отдышавшись, прошептал Ковольд.

Закрыв глаза, он через силу поднял руку и протянул ее сыну. Тот, почтительно коснувшись отцовской руки, накрыл ее своей большой ладонью. Лицо Ренвольда скривилось в гримасе боли. Видеть отца, еще совсем недавно полного сил, таким слабым и беспомощным было мучительно.

Гатана просительно взглянула на Ренвольда, молча умоляя его дать отдых раненому. Рен поднялся и несколько минут смотрел, как женщина осторожно вытирает лицо и грудь Ковольда мягкой тканью, пропитанной уксусом, а затем, приподняв крупную голову Властителя, капля за каплей вливает в его полуоткрытый рот целебный настой. Ковольд не открывал глаз и тяжело дышал, еле глотая лекарство.

Наследник Властителя Агорраса отошел к окну и распахнул ставни. Туман, серой пеленой затянувший небо, казалось ощутимо давил на сознание. Сердце Ренвольда сжималось от жалости к уходившему отцу. И тяжелым грузом ложилась на плечи ответственность за все. За все, что произойдет дальше. Теперь ему самому придется принимать решения. И самому отвечать за них.

Властитель опять тяжело закашлялся, и Ренвольд, повернувшись к нему, бросил на Гатану тревожный взгляд. Женщина закусила губу и едва заметно кивнула.

И Рен, и Гатана, и сам Ковольд знали, что он умирает. У Ренвольда невольно сжимались кулаки, когда он понимал, что отцу выпала самая горькая участь - умереть не отмщенным. Он, Ренвольд из рода Вольдов не сможет положить на грудь покойного меч с кровью его убийцы!

Отвернувшись к окну, Ренвольд опустил голову, закрыл глаза рукой и едва не застонал от чувства бессильной ярости. Он стоял так несколько мгновений, когда почувствовал, что его руки коснулась Гатана. Темные глазах женщины набухли не пролившимися слезами.

– Он зовет тебя, - прошептала она.

Молодой человек опять опустился на колени перед постелью отца. Тот с трудом открыл глаза и чуть повернул голову к сыну.

– Рен, - чуть слышно прохрипел он, - не рискуй зря...Ты - последний из рода Вольдов...Береги себя...

Голова Властителя Агорраса бессильно склонилась к плечу, он глубоко вздохнул и замолчал навеки.

* * *

Молодой человек спешился и медленно пошел по тропинке, ведя коня под узцы. Он с интересом оглядывался вокруг, узнавая и не узнавая места, где прошло его детство.

Всю дорогу до Дарритоса, Ренвольд еще и еще раз обдумывал свое решение.

Конечно, без клятвы на Священном Жезле он не Властитель, но все же наследник. И других правителей у Агорроса пока нет. Но есть тот, кто им был. И он не может не помочь.

Тропа, по которой шел Ренвольд, вилась между мощными деревьями, чьи вершины, казалось, уходили в самое небо. Остановившись у огромного дуба, молодой человек с ласковой усмешкой похлопал по его шершавой коре. Нависавший над тропинкой сук слегка поскрипывал, как будто ветеран леса приветствовал своего давнего знакомого.

Здесь Ренвольд в пять лет впервые попробовал силу своих слабых мышц, попытавшись взобраться на расположенную высоко над землей ветку. И, сорвавшись, горько плакал, показывая дяде Данвольду ободранные ладошки. Неодобрительный взгляд Данвольда заставил малыша разреветься еще громче. Но поскольку тот не спешил утешать его, Ренвольд, размазывая по лицу слезы, обиженно всхлипнул, и затих.

– Ты плачешь из-за того, что упал?

Данвольд смотрел на племянника внимательно и серьезно. Его добрые глаза сочувственно прищурились, но он не позволил себе жалости.

– Или из-за того, что не забрался на ветку?

Мальчик на минуту задумался, а потом, шмыгнув носом, невнятно пробурчал:

– Что не забрался...

– Что ж, - одобрительно кивнул Данвольд, - это поправимо. Только здесь нужны не слезы, а тренировка. Ты хочешь научиться?

Мальчик вздохнул, шумно вытер нос протянутым ему платком и кивнул.

И он научился.

Ренвольд улыбнулся своим воспоминаниям. Он многому научился здесь, в горах Дарритоса.

Дядя Данвольд, казалось, всегда невозмутимый и рассудительный, любил племянника. Мальчик чувствовал тепло и сердечность, исходившие от этого старого, как ему тогда казалось, и очень доброго человека. Но Данвольд никогда открыто не показывал своей любви. Он делился с мальчиком знаниями, учил его писать, читать и думать над прочитанным, спрашивая со своего воспитанника за все его поступки так же, как с любого из обитателей замка, как с самого себя. И Ренвольд очень скоро научился не только анализировать, сопоставлять и делать выводы, но и быть выдержанным при неудачах и сдержанным в эмоциях, когда что-то получалось. И скупная похвала дяди значила для мальчика гораздо больше искренних восторгов служителей замка, отмечавших его достижения.