Барух не баловался наркотой, ну только пару раз еще в армии марихуаной, которая не доставила ему особого удовольствия.

Он воспарил и безо всякого наркотика: в тот момент для него не существовало ничего, только какое–то невероятное ощущение невесомости, и полная потеря чувства времени. Когда он очнулся, то обнаружил, что лежит сверху Керен, зажав ее в охапку, как медведь добычу, а ее ноги закинуты ему на плечи. Она смотрела на него в полутьме широко открытыми глазами. Керен ничего не сказала, только, застонав, в изнеможении повернулась на бок. Они не любили звукового сопровождения, но сейчас Баруху казалось, что они оба страшно орали в отключке.

Picture yourself in a boat on a river

With tangerine trees and marmalade skies

Somebody calls you, you answer quite slowly

A girl with kaleidoscope eyes[48]

Следующие дни, даже недели, Керен его избегала, ссылалась на родителей, нуждавшихся в помощи, на страшную нагрузку на работе, которую на свою трахнутую задницу накликала. Они не виделись почти месяц после той памятной диким сексом субботы. Барух уже не знал, что и думать, он после всех их шалостей опасался заводить прямой разговор. Она сама назначила ему встречу, и были в ее голосе какие–то странные нотки. Барух зашел по дороге в ювелирную лавку и купил два первых попавшихся кольца, только поставил условие, что с небольшим отступным он их вернет... ну в случае... Не вернул, даже менять не понадобилось.

Керен явно нервничала, избегала его взгляда, а Барух не понимал, в чем дело, сидел и гадал, будет ли эта встреча последней. Наконец, она решилась:

– Я пропустила месячные... – выдохнула Керен. Она уже набрала воздух, чтобы выдать следующую заготовленную фразу, что, мол, никто не обязан, и если...

Барух жестом остановил ее.

– Смотри, не пропусти свадьбу! – он положил перед ней коробочку.

Наверное, Керен долго готовилась к этому разговору, прокручивала в голове сценарии, его ответы, реакции, свои слова, аргументы: раз за разом, утром, потом на работе, может, даже обсуждала с кем–то из подруг, может, даже с Михаль, вечером ходила кругами по квартире или сидела, уставившись в телевизор, долго лежала без сна ночью. Обдумывала варианты, диалоги, чертила в голове схемы, вновь и вновь, в десятый, сотый, тысячный раз. Потеря контроля над ситуацией – вот что с ней случилось, а Керен могла пережить в жизни все, но только не это.

Избавиться от ребенка – об этом нет и речи.

Да – да. Нет – нет.

Вот только жизнь продолжала преподносить сюрпризы: сначала ее основательно трахнули, а теперь, с первой фразы побили все ее старшие козыри, оставив сидеть в дураках, простите, дурах, разевать рот, пытаясь что–нибудь сказать, но такого вот сценария с кольцами в ее презентации не имелось. Она слишком хорошо знала израильского мужика, который просто обязан держать под своим собственным контролем все вокруг, а особенно женщину.

Шустрая официантка усекла, что происходит за их столиком, и через минуту, привлекая внимание всего ресторана, подкатила с бокалами какой–то шипучей гадости, из которых торчали зажженные бенгальские огни. Пока Керен промокала глаза, Барух попробовал – пить это было невозможно.

Неизвестно, что сильнее подействовало на Керен – само предложение, кольца или дешевка с огнями. Но Барух просто не мог взять в толк, как молодая и современная эмансипированная женщина, фармацевт по профессии, знающая о контрацепции ну просто все, залетела, как какая–то школьница.

Он спросил ее, где она пропадала почти месяц. Она посмотрела на него долгим взглядом и сказала:

– Варвар, у меня все болело внутри.

Наверное, у Баруха был совершенно идиотский вид, потому что Керен рассмеялась и, нарочито сильно замахнувшись, легонько стукнула его по шее.

* * *

Барух никогда не спрашивал, почему Керен решила дать их первой девочке имя Михаль. Вторую ночь подряд он ворочался под одеялом рядом с тихо дышавшей во сне женой и размышлял о том времени. Михаль вскоре ушла из мультифарма, и они так и не побывали на ее свадьбе с Роненом.

То что они быстро привыкли к друг другу, было заслугой Керен. Она обладала если не ангельским характером, то несомненно, терпением и силой воли. Теперь, через десятилетие, он смотрел на те события совсем другими глазами, и червячок сомнения грыз его изнутри: а не было ли это все отлично срежиссировано Керен, как удачно подготовленная презентация? Их союз всем пришелся по вкусу, тесть с тещей его сразу же полюбили, как он считал, даже слишком, да и мать смилостивилась, если и не простила его окончательно, то согласилась на перемирие.

Но на его свадьбу у матери была своя сверхзадача.

В восемнадцать лет Борька, как каждый израильский подросток, пошел в армию. Ему повезло: с семьдесят шестого по семьдесят восьмой не было значительных конфликтов, и он не попал на войну, а попал в в университет в Тель–Авиве на подготовительное отделение в семьдесят девятом. Родители еще через через пару лет уехали в Канаду, в Торонто, куда отца пригласил товарищ по институту, открывший строительную фирму. В Израиле они были устроены гораздо лучше – и статус, и зарплата, но Борькина мать никак не могла оправиться от шока первых месяцев, когда голая комната центра абсорбции в Раанане так напоминала коммуналку на Сретенке.