После вызова к коменданту история заинтересовала всех моих друзей – это был отличный повод для приколов.

– Так что, Артем, тебя искал настоящий маньяк?

– Да я видел, как этот дед караулил кого-то у нашего факультета!

– А я видел, как он дрочил у столовки!

Было смешно, конечно. И не смешно. Однажды, когда я курил на балконе, мне даже показалось, что старик прошел мимо корпуса. И это вполне могло быть правдой, потому что жил он неподалеку. Но меня порядком тряхнуло от одного вида седых волос.

– Так почему ты не поехал с ним на море? – спросила потом Инна. – Похавал бы надуру.

– А вдруг он шизик какой-то? – Света посмотрела с опаской по сторонам.

– Наверное, он одинок просто, – сказал я.

– Ну, ты ни при чем. По-любому, – решил Димка. – Мог бы вообще рожу ему начистить.

Я был оправдан. И я был оправдан перед самим собой до тех пор, пока старика не нашли мертвым в том же парке, где мы курили его «суперлегкие». Он сидел на той самой скамье, где сидел тогда я, под его правым ботинком была надпись «1829 -… Элени Ксе…» и чуть дальше «…934. …араянис». Я увидел этот снимок в бесплатной газете «Ежедневная» и даже берег газету до тех пор, пока Димка не положил на нее бананы и киви, которые приносил из столовой в неограниченном количестве и хранил под своей кроватью. Бананы потом потекли на снимок, и мне пришлось его выбросить.

Только к Новому году нас распределили по отдельным комнатам. Демиса – в угловую на восьмом, меня – в центральную, а Димку, который переехал к нам совсем недавно и еще не успел нахлебаться студенческой бытовухи в общем номере, вообще перевели в другой корпус – подальше от румынского чесночного супа. На нашем восьмом было достаточно уютно, лифт не шумел, вид из окон открывался потрясающий. Но Демис, конечно, стал ныть:

– Ну, ты же не знаешь, как долго ты тут пробудешь. Ну, тебе же не важно, где именно жить.

Смысл был в том, чтобы я съехал в угловую холодную комнату, а центральную отдал ему. Честно говоря, претензии Демиса были вполне обоснованными: он был студентом очного отделения, с четкими планами, а я учился по дополнительной программе и порывался то уезжать, то переезжать, то снимать где-то квартиру, то вообще бросать университет. Но ошибка была мне на руку и уступать Демису я не собирался. Он пошел жаловаться в учебную часть. Его послали к коменданту. А комендант его просто послала – недосуг было разбираться.

Все остались на своих местах. Мое новоселье длилось почти неделю и плавно перетекло в Новый год. Друзья выпили за мое здоровье столько анисовой водки, что с каждым днем я чувствовал себя здоровее и здоровее. С Демисом мы больше не общались.

На зимних каникулах в южной стране было чертовски холодно, выпал снег, и стал дуть резкий ветер. Все местные в один голос утверждали, что такого холода раньше не было, что все помещения они отапливали солнечными батареями и ничуть не страдали, и что проклятое глобальное потепление шибает в другую сторону.

Летние кафе умерли, внутри выживших забегаловок было душно. По общаге гуляли сквозняки. Студенты разъехались. Демис из своего углового холодильника свалил к родителям в Комотини. Остались только те, кому поездка домой была не по карману: украинцы и африканские негры, депрессивно диссонирующие на фоне снега.

И тут случилось чудо – подтянулись наши соотечественники на зимние программы: девочки из Симферополя, одесситы, охреневшие от неожиданного холода гламурные москвички, Оля, Юлечка, какие-то очкастые аспиранты. Такая жара началась. Постоянные попойки за знакомство. Когда мы все познакомились по десятому разу, ко мне зашел Мартин с новым диском Бреговича. Как обычно, наступил на чашку.

Есть у меня такая привычка: когда я пью кофе-чай, чашку ставлю не на стол, не на лэптоп, не на подоконник, а на пол. На полу может стоять одновременно несколько чашек: я о них попросту забываю. Не знаю, почему так.

Мартин расколол чашку, врубил музыку и лег на кровать. Все сербы и болгары были помешаны на Бреговиче, и я помешался за компанию: был в этой музыке драйв безграничной свободы, странствий и какого-то жуткого хаоса, наполненного для каждого из нас своим смыслом.

– Как-то мутно, – сказал Мартин, глядя в потолок. – Отец с матерью разводятся. А я тут. Не хотел на каникулы домой... Боялся, что не сдержусь, что ударить его могу… Я за мать… все могу.

– Они так решили. Ты им сейчас не нужен.

– Не нужен, это точно.

Мы молчали, пока играла музыка. А в тишине стали слышны стоны из соседней комнаты.

– Это Алики? – спросил Мартин. – Все время ее слышу, когда к тебе прихожу. Она что, постоянно трахается?