Он рассказывал о феях, которые жили среди людей и становились видимыми только во время дождя. И даже снежного человека он встречал много раз. В племени этого человека называли Бармалу. Однажды Бармалу пришел в поселок и забрал женщину, потому что ему была нужна жена. Но она оказалась замужем, и муж отправился ее искать – обошел все горы и нашел пещеру снежного человека. Бармалу в это время был на охоте, а жена готовила еду у очага. Муж обрадовался и хотел увести ее домой, но она отказалась вернуться, так ему и сказала: «Не пойду, потому что у него член больше».

Прикольный парень был этот Тадж. Вечерами он пел нам свои песни – на языке калаша... удивительной красоты... о тяготах дальних путешествий, о любви... И на флейте играл. Но играл плохо.

И мы все поначалу были на нем помешаны, мы вникали в алфавит, который он придумывал, в его отношения с девушками, в его научные исследования. А потом, как обычно это бывает, наступило пресыщение его уникальной личностью, и голоса скептиков стали слышнее:

– А кто проверял, сколько он языков знает? Вот ты знаешь русский и украинский, а можешь сказать, что и белорусский знаешь, – заметила Инга.

– Белорусский – это совсем другой язык, я его не знаю, – заспорил я.

– А Тадж скажет, что знает, и никто его не проверит.

– А Саша Македонский вообще не по тем делам был, чтобы размножаться…

– И кому нужен этот его алфавит? Жили четыре тысячи лет без алфавита и врачей – и нормально все сохранились…

– Еще и туристы к ним ездят – феями любоваться…

– И снежного человека не существует, ученые доказали…

– И не могла она такое мужу сказать! – подытожила Инга.

В это время Тадж познакомился, наконец, с британкой Кэтти, которая оказалась в прямом смысле слова неопытной девушкой – не жаждала ни материальных благ, ни роскошной жизни, как наши «богини красоты», и ничего не имела против смуглого парня из племени светловолосых людей. Они зажили в его комнате почти семейной жизнью, он перестал маячить у нас со своей флейтой и уже не веселил моих гостей искусным жонглированием волшебными палочками.

Мне его не хватало чертовски, и в то же время было ясно, что мы все – разные люди, с разными интересами, и ничего «навсегда» между нами быть не может. Просто моя дорога дала мне этого человека…

У кого было сотрясение мозга, тот меня поймет. С самого утра мы были озабочены одной мыслью: найти русский ресторан в нерусском городе. Шел последний год моей учебы за границей и моей развеселой жизни в студенческом общежитии, больше напоминавшем неплохой отель (слава развитому западному капитализму!), и мои друзья жили в таком же дерганом танцевальном темпе. В тот день для полноты ощущений нам не хватало только русского ресторана. Демис сказал, что знает, где находится грузинский, но брать с собой Демиса мы не хотели.

В итоге – тоже нашли грузинский, и, может, даже тот самый, о котором говорил Демис. Налегли на водку и шашлыки. К нам вышел хозяин – признался, что впервые видит такую веселую русскоязычную компанию, выпил с нами, пригласил бывать чаще, потом вынес гитару и предложил спеть, но никто из нас не умел. Тогда он спел сам – по-грузински. Все были пьяно-вежливы, меня разбирал хохот, и все вокруг казалось удивительным и происходящим «не зря».

Бывают такие моменты, когда сам для себя отмечаешь: «Это запомнится», ставишь крестик в памяти: «Это было». Был… майский, жаркий, сухой, готовый вспыхнуть вечер, пахнущий незнакомыми специями. Все казалось нереальным: незнакомый ресторан, неожиданно изящный интерьер, мои друзья, пожилой грузин с гитарой, добродушные улыбки.

Из ниоткуда появились Юрка с Таней. Оказалось, что Юрка снимает квартиру в этом квартале. Таню я иногда встречал в университете – красивая, тонкая, длинноногая, высокая, как модель, но не модель – лучше. И она знала, что она – лучше и достойна лучшего, всеми возможными способами пыталась вырваться из замкнутого круга среднестатистической жизни, но единственным шансом для этого был Юрка. Его родители обрабатывали гектары кормовой свеклы и строили четырехэтажный дом с бассейном, надеясь, что после учебы за границей сын вернется в родную деревню, а Таня умоляла его не возвращаться. Он – крепкий, коренастый, сейчас бы сказали – «брутальный» сын фермеров, и она – утонченная переводчица, мечтающая о роскошной заграничной жизни. Мне они казались какой-то фантастической парой, особенно в тот вечер.

Все стали пожимать руки и целоваться. Грузин снова запел.

Когда мы вышли из ресторана, Таня предложила прогуляться по набережной и посмотреть, как солнце садится в море. Мы успели к закату. Туристический поезд уже не курсировал по берегу, на лавочках обнимались пары. Картину портили только две тетки с сумками, несущиеся к автобусной остановке.

– Маша! Мы ж макароны забыли купить! – выкрикнула одна из них на чистом русском.

Таня засмеялась. Проводив солнце, мы еще долго бродили по набережной, наблюдали за прогулочными катерами и разглядывали туристов у ночных ларьков с сувенирами. Мы не были туристами, не были здесь чужими, но учиться и работать в городе, куда все приезжают отдыхать, было как-то дико.