Собрание
вернуться

Шварц Елена Андреевна
Шрифт:

2. Натюрморт

Помойные сумерки плещут в окошко. Юноша горбится нетерпеливо, В кастрюлю взглядывая суетливо… В ней булькает кошка! Ты пришла, он сказал — "кролик", Ты поела, он хохочет так дико. Вскоре он умер. Ты по воздуху тихо Чертишь углем натюр (о поистине!) морт. Свеча, обломок столярного клея, Пайка хлеба, горсть чечевицы. Рембрандт! Как хочется жить и молиться. Пусть леденея, пусть костенея.

3. Смещенный пейзаж. Лестница, двор, церковь

(бумага, уголь, воронья кровь)

Уже не брата и не отца — Тень вели, В крестец подталкивая дулом. Так же болталась голая лампочка, Из подпола дуло. За этой сырой синей краской — желтая, за ней зеленая, До пустоты не скреби, не надо, Там штукатурка и испарения ада. На, жри, картофельный розовый цвет. Больше у тебя ничего нет, кость моя, блокада! Что ты жрала? Расскажи мне: Иней с каменьев синий, Червей, лошадиную морду, Кошачий хвост. Бочками человечьих рук, пучками волос Питалась. Воробьями, звездами, дымом, Деревом, как древоточец, Железом, как ржавь. А во дворе человека зарезали без ножа Запросто просто. Из раны, дымясь, вытекал голос. Он пел о горчичном зерне и крошечке хлеба, О душе крови. Под слабым северным сияньем Желваками ходило небо. Блокада жрала Душу, как волк свою лапу в капкане, Как рыба червяка, Как бездонная мудрость слова… О, верни всех увезенных в даль В кузове дряблого грузовика, Звенящих, как вымерзшие дрова. Великая пятница. Пустая голодная церковь. У дьякона высох голос, он почти неживой, Тени гулко выносят плащаницу — Священник раскачивает головой: "О, теперь я прозрел, я понял — Ты очнулся от смерти больной, Тебе не поправиться, погибель всем вам". Кровь моя стала льдяным вином, Уробор прокусил свой хвост. Зубы разбросаны в небе Вместо жестоких звезд.

III

" В кожу въелся он, и в поры, "

В кожу въелся он, и в поры, Будто уголь, он проник, И во все-то разговоры — Русский траченый язык. Просится душа из тела, Ближе ангельская речь. Напоследок что с ним сделать — Укусить, смолоть, поджечь?

УТРО ВТОРОГО СНЕГА

Ворона, поднявши рваные крылья, Что-то крикнула и улетела, Потому что зима пришла, Площадь бельмом белела, Поземка свечою шла, Где-то на Петроградской Старой слепой стороне, Которой привычное дело Гореть в ежегодном огне. Луны невнятное пятно Казалось никому не нужным, Светили звезды так светло Огнем чахоточным недужным. В потемках зимних, будто крот, Унылый школьник на убой По снегу синему бредет. Кофейник на огне плясал, Кастрюля рядом с ним ворчала — Казалось бы, чего ворчать? Ведь это не она вставала Сегодня утром ровно в пять. Шел человек, к его макушке Была привязана сверкающая нить, Витого снега бечева, — Чтоб с облаком соединялась Его больная голова. А город всех святых встает, как на убой. Святых идет большое стадо, Глазами белыми светя перед собой. Куда ты — всё равно, и надо Идти в потемках за тобой. Желтеют школьные окна Задолго до рассвета — Дрожащая планета. Пока она до сердца Звоночком добежит, Исподнее черновиков Одно тебе принадлежит. Листы мерцают оловом, Полки неровных букв. Когда подымешь голову, Уже светло вокруг. Собака и нищий, И девочка плачет, Луна все белее летит, — Ужели для всех одинаково значит Весь этот простой алфавит? Ужель и у тебя душа, Размноженный прохожий, Такая ж дремлет, чуть дыша, Под синеватой кожей? А снег бежит, как молоко, Как лошадь в белой пене, А молоко, что от рожденья Лежит в кастрюле без движенья, — В звериной лени.

" Под белою звездой бредут "

Под белою звездой бредут С бубенчиками два быка, Мутнеет снизу синева, Земного вечера тоска. Американскую ромашку Коровы приминает бас, И вечер сам плетется в стойло, Прищуривая синий глаз.

ОБ ОДНОДНЕВНОМ ПОСТЕ

И ТАКОМ ЖЕ КОТЕНКЕ

(Двойной смысл в последних двух строчках)

От тьмы до тьмы Ни крошки в пасть, Нельзя нам пасть. Нас тьмы и тьмы, И мы живем от тьмы до тьмы. Вот солнце тянет длинный луч, Под землю тянет, мучит. О, скоро лягу, завернусь В одежду чистой тучи. И голод, маленький как моль, Мне придушить легко. Блажен, блажен котенок тот, Что не пил молоко. Его сухим остался рот, И "я" прилипло к "мы", Он только пискнуть и успел От тьмы до тьмы. А нам все должно пожирать, Мир собирать в сумы. Скажи — что хочешь ты еще От тьмы — до тьмы?

СМЯТЕНЬЕ ОБЛАКОВ

Светлане Ивановой

На теплой выжженной траве Не час, не два, Не жизнь, не две… Вздуваясь кругло, облака ходили, будто корабли, И вдруг промчалось низко так Одно, дымящее, как танк, И унесло с лица земли. Кружась, смеясь, летела я В пустыню дикобытия, Как лист с дерев, Где нет дерев. Потом на облаке другом Я возвращалась в старый дом, Смотрела сверху на траву, Завидовала муравью, Что он не плачет. И муравей в траве привстал, И бронза щек его — кимвал, И сердца каменный кристалл В нем лязгал глухо и сверкал, Он ожерелье слез сухих Чужих перебирал. А я валялась в облаках, В стогах пышнейших, На бело-розовых полях Нежнейших, И, как дельфин, вращалась в них, В шафранных, апельсинных, Набитых пеною густой, В их парусах, перинах… На ярко-розовом клочке Повисла и носилась, В космический пустой карман Оно клонилось. И запах облаков пристал — Он стойкий, громкий, будто мухи, Он пахнет мокрой головой Отрубленной черемухи.

ВЕРЧЕНЬЕ

Кружись, вертись! Раскинутые руки, Вращаясь, струят ветер, А после ветра диск Сам понесет. Ты превращаешься В водоворот, В безумный вихрь, В вертеп, в вертель, И вот уже вокруг тебя Несется мира карусель. Уже вокруг летящей плоти Кружатся памятей полотна (Они пришиты так неплотно), Одежды двойников моих, И хлопают на повороте. Но что "я"? Ось. Я устаю, Смотрю я вкось На звезд прилипших стаю, — Все ж у земли сырой во власти, Боюсь — я вылечу из вихря. И падают с худых запястий Венеры и Гермеса гири.

САЛАМАНДРА

Саламандра нежится в огне, Дымом дышит, Пьет золу. Жарко ей и больно ей в воде, В воздухе ей душно — На земле ей скучно. Ты одна — насельница огня, Ты живешь и в сердце у меня. Кровь мою закатно золотит, Память мою пепельную ест. Поживи еще — душа горит, И горит и не сгорает крест.

" О человеке я слыхала рано: "

О человеке я слыхала рано: Венец творенья, призрак или сон. Теперь мне кажется, что он Есть только мыслящая рана, Пульсирует, пронзен. Повсюду — и на небе, и в пещере Его догонит боль. Но радуйся — еще не пахнет серой, Еще, как твердый снег и серый, На кровь не сыплют соль.

СТАНСЫ О НЕПОЛНОЦЕННОСТИ МИРА

Весь мир неправильный — Здесь время течет разно, В душе иначе, чем на небе, В уме инако, смерть заразна, И яд незримо злеет в хлебе. Неправ был Бубер — В Боге нету "ты", "Ты и Оно" — где мир и ад, Условные и временные "Я" Даны от Бога напрокат. Честней сказать мне о себе — "она", молясь, А "я" скорее бросить в света мрак, "Она" не умерла, а "я" умру, Она боится денег, пьет табак. И я бы называла себя в третьем… Но Бог привык к бесчисленному "Я". А херувим огнем за небом машет, Мешая подойти, мечом вертя. Давно поблекло неба полотно, Звезда петляя, а луна хромая, — Они забыли, верно, уж давно, Чему Господь учил, играя.