себя аэроплан, изучал его. Сначала рулил по земле с опущенным хвостом, делал пробежки

на большей скорости с поднятым хвостом.

Самолет показал себя довольно строгим в управлении, но Нестеров не сомневался в том,

что совладает с «норовистой» машиной. Если французским летунам это под силу, то и

наш разберется.

Он решился поднять «Морже» в воздух. Пролетел по прямой. Машина слушалась.

Несколько пробных полетов убедили Нестерова в том, что самолет ему подвластен.

Вопреки общему мнению, штабс-капитан Нестеров рисковать не любил. Признавал, что

риск бывает неизбежен, но любому, самому опасному эксперименту, предшествовали

долгие часы размышлений, прикидок и расчетов.

11 июля 1914 года, Москва — Петербург

Раннее утро.

Ходынский аэродром только-только просыпался. Техники осматривали аэропланы.

Новенький «Морже», облетанный Нестеровым, стоял в ангаре.

— Кто дежурный? — осведомился Нестеров. — Ты, Нелидов? Заправь-ка, братец,

«Морже» горючим да выведи его из ангара.

— Будет исполнено, ваше высокоблагородие! — отвечал механик Нелидов. И, помедлив,

осторожно спросил: — А что, летать будете? Далко ль?

— Не знаю, — задумчиво отвечал Нестеров, поглядывая на небо. — Может, над

аэродромом пока полетаю... Может, и дальше полечу. Полный бак залей.

Нелидов отсалютовал и пошел выполнять приказ.

...Через пять с половиной часов на заводе «Дукс», где уже «потеряли» штабс-капитана и

начали беспокоиться о его судьбе, прочитали телеграмму.

Господин Брежнев не знал, что и думать.

Петр Николаевич телеграфировал из Петербурга.

— Со мной все в порядке, — сообщал он. — «Морже» благополучно доставил меня до

столицы. Хороший самолет, надежный и быстрый.

25 августа 1914 года, Жолкиево, Галиция

— Опять австрияк прилетал! — Генерал-майор Бонч-Бруевич, ведавший разведкой

отряда, заметно сердился. — Летает тут на своем «Альбатросе» как у себя дома. И никто

из нас ничего не делает.

В Жолкиевском замке, где размещался штаб армии, царило мрачное настроение.

Нахальные полеты австрийца над расположением русских частей нервировали военных

уже несколько дней.

— Узнали хоть, кто он такой? — спросил летчик одиннадцатого авиаотряда поручик

Мрачковский.

Поручик Войткевич кивнул:

— Это барон Розенталь. Сведения пришли — определили по разрисовке аэроплана.

Господа, спешу вас удивить: мы находимся в его имении. Этот замок принадлежит его

семейству. Так что он действительно летает у себя дома.

— И что он здесь вынюхивает? — сердито осведомился Бонч-Бруевич. — Проверят, целы

ли его серебряные ложки?

— Его необходимо сбить, — твердо произнес командир отряда штабс-капитан Нестеров.

— Даю слово офицера, что больше этот соглядатай у нас не появится.

Когда офицеры вышли из помещения штаба, поручик Кованько буквально набросился на

Нестерова:

— Ты что задумал, Петр Николаевич? Как ты мог давать слово?

— Что задумал, то исполню, — ответил Нестеров.

— Ты его таранить хочешь?

— Я уже говорил, что таран может быть безопасным, если сделать с умом, — ответил

Нестеров. — Вот и настало время проверить мою теорию на практике.

26 августа 1914 года, Жолкиево

— Австрияк! Снова!

Нестеров вскочил с постели.

Поручик Кованько поднялся тоже.

— Летим!

— Ты, Саша, остаешься, — твердо сказал Петр Николаевич.

— Возьми хоть браунинг, — взмолился Кованько.

— Обойдусь, — ответил Нестеров.

Он поднял в воздух «Морже» — самый быстрый из имевшихся в отряде самолетов.

Тем временем «Альбатрос» не спеша сделал круг над городом, держась на высоте

приблизительно в тысячу метров. Слышался беспорядочный треск винтовок, но выстрелы

с земли не причиняли аэроплану ни малейшего вреда.

И вот навстречу «Альбатросу» рванулся «Моран-Солнье». Австриец уже шел на запад,

набирая высоту: разведка закончена, он уже увидел все, что хотел.