Фронт уже ждал новую машину, и в 21 КАО (Корпусный Авиаотряд» поступило

несколько экземпляров.

22 декабря 1914 года, Петербург

Шеф русской авиации Великий Князь Александр Михайлович запечатал конверт.

В письме он запрашивал у командира 21 КАО касательно пригодности «Лебедя-VII» для

ведения боевой работы.

У авиаторов было достаточно времени, чтобы оценить этот аппарат. Имеет ли смысл

заказывать Лебедеву новые экземпляры этой машины или же следует переключаться на

другие?

Необходимо наладить производство пригодного для войны самолета на отечественных

заводах. И сделать это следует как можно скорее. Авиатехники катастрофически не

хватает.

Если летчик теряет самолет и при крушении сам остается жив, то воевать ему уже не на

чем. Один пилот — одна машина. Безлошадный «летун» вынужден отправляться в

Петербург или Москву за новым аппаратом.

Зарубежные же поставки шли плохо, медленно.

30 декабря 1914 года, Петербург

Ответ из 21 КАО пришел быстро, но содержание послания разочаровало Великого Князя.

Поручик Верницкий, летчик 21 отряда, летавший на «Лебеде-VII», сообщал лаконически:

«Летать приходилось мало. Полеты не раскрыли всех возможностей данного аппарата.

Однако уже сейчас могу сообщить, что при равной скорости с «Мораном» «Лебедь-VII»

имеет лучший обзор. Спуск на нем легче. Однако как одноместный для военных целей он

нежелателен».

Великий Князь тотчас продиктовал телеграмму Лебедеву.

Основываясь на оценке боевого пилота, шеф русской авиации пришел к выводу: армия

отказывается от серийной постройки «Лебедя-VII». Оставшиеся экземпляры этого типа

следует передать в Гатчинскую авиационную школу, где они будут использованы в

качестве учебного аэроплана.

Для Владимира Лебедева это не стало ударом: «Лебедь-VII» не был его детищем, его

разработкой, над которой он бы дрожал, как мать над ребенком. В мире полно других

самолетов. Следует выбрать еще более удачный и скопировать его.

17 мая 1915 года, Галиция

— Ну вот и все, прощай, мой верный «Лебедь»! — Поручик Верницкий похлопал

аэроплан по фюзеляжу.

— Прямо какое-то расставание Александра Македонского с Буцефалом! — засмеялся

другой летчик, поручик Синицын.

Верницкий чуть покраснел:

— Можешь не издеваться. И всадник прощается с боевым конем, а уж мы с моим

«Лебедем» немало налетали! Более тридцати воздушных разведок. Помнишь, 2 апреля как

долго я держался на этом аэроплане в воздухе?

— Больше двух часов, — признал Синицын.

— Два с половиной, — поправил Верницкий. — И аппарат не подвел. А теперь

приходится все-таки сдавать его в тыловой авиапарк для ремонта. Поизносился.

— Что ж, человек прочнее аэроплана, — кивнул Синицын. — Что давно уже доказано

боевой практикой.

5 февраля 1917 года, Гатчина

«Лебедь-VII» шел на спуск.

— Криво ведет, — высказал мнение один из курсантов школы.

Он посмотрел на инструктора и понял, что не ошибся: лицо инструктора было бледным,

губы сжаты.

— На себя, на себя бери! — крикнул он, как будто пилот мог его услышать.

Одноместный маленький биплан не сел, а рухнул на поле.

Летчик — поручик Циргиладзе — почти не пострадал.

А вот «Лебедь-VII» погиб.

Это был последний аппарат, построенный на заводе Лебедева по образцу «Сопвича».

57. Лебедь-разведчик

5 июня 1915 года, Петроград

Владимир Александрович Лебедев перечитывал коротенькую заметку в газете, волнуясь

все больше и больше. Непроизвольно он скомкал газетный лист в кулаке.

Наши бесстрашные летчики заставили германский самолет «Альбатрос» совершить

посадку в расположении русских войск.

Что это значит?

Для сотен читателей газеты — лишь известие о новом подвиге авиаторов. Но для

Лебедева, владельца завода, где ремонтируют самолеты и создают новые аппараты, это