Нестеров обходил город с юга и двигался наперерез противнику. «Моран» легко догонял

немецкий самолет, скорость у него была выше.

И вот оба самолета уже на одной высоте.

Нестеров поднял «Моран-Солнье» выше «Альбатроса».

Пилот «Альбатроса» унтер-офицер Франц Малина спокойно вел аппарат. Что может

сделать русский?

В безопасности чувствовал себя и наблюдатель лейтенант барон Розенталь. Самолет

принадлежал лично ему — богатый помещик, кавалерист, он увлекся авиацией и даже

держал специальный ангар в своем имении в Жолкиево.

Нестеров не колебался: зашел сзади, догнал врага и сверху ударил противника колесами.

«Моран» врезался во вражеский аэроплан. На мгновение «Морже» замер в воздухе, а

потом... начал падать носом вниз.

Австриец же продолжал держаться в воздухе.

Текли мучительные мгновения.

Но вот «Альбатрос» медленно повалился на левый бок, повернулся носом вниз и сорвался

в штопор.

Более тяжелый, чем «Моран», «Альбатрос» грохнулся на землю первым.

Мгновенно выехали к месту катастрофы. Нестерова нашли первым: он был мертв.

Позднее под обломками «Альбатроса» обнаружили обоих австрийцев — наблюдателя и

пилота.

— Зачем, зачем он это сделал? — твердил генерал-майор Бонч-Бруевич. — Правду про

него говорили — отчаянная голова.

— Вовсе нет, — возразил поручик Кованько. — Петр Николаевич никогда не шел на

смертельный риск, не обдумав всего заранее.

— Но он же погиб!

— Он промахнулся и не ударил по краю несущей плоскости, как собирался, — уверенно

сказал Кованько. — Удар пришелся в середину «Альбатроса». Колеса попали под

верхнюю плоскость, а винт и мотор ударили ее сверху. Вал, на котором держался «Гном»,

переломился, мотор оторвался и упал. А удар шасси оказался сравнительно слабым... Но

сама идея тарана у Петра Николаевича была правильная.

— Не вздумайте мне этого доказывать! — бросил генерал-майор.

...Девятнадцатого марта 1915 года ротмистр Казаков на «Морже» повторил таран

Нестерова.

Он ударил своим шасси по краю крыла вражеского самолета, и тот камнем рухнул на

землю.

Казаков благополучно спланировал и приземлился в расположении русских войск.

Нестеров был прав — таран возможен как крайняя мера, когда закончились боеприпасы.

К тому времени на аэропланах уже начали устанавливать пулеметы.

56. Белокрылый лебедь

Май 1910 года, Мурмелон-ле-Гран

Вот и закончились испытания. Новый пилот получает летную лицензию в школе

знаменитого Анри Фармана.

Генрих Сегно от души поздравляет друга. Владимир Лебедев — третий русский летчик,

признанный в Париже — авиационной столице мира. Третий — после Михаила Ефимова

и Николая Попова.

Ему уже тридцать один. Юрист по образованию, коллежский секретарь в отставке,

Владимир Александрович впервые увидел полет аэроплана в небе Франции в 1908 году.

Два года бредил он авиацией, даже пытался строить планер, правда, без особого успеха.

И вот — Париж...

Прекрасно воспитанный, хорошо образованный, с изысканными манерами, русский

спортсмен Владимир Лебедефф умел произвести впечатление даже на парижское

общество. И летный экзамен выдержал блестяще.

Теперь он становится любимцем французской публики.

— Скажите, мсье Лебедефф, — наседает журналист, — это правда, что в России вы были

инженером?

— Нет, к сожалению, это не так, — отвечал Лебедев. — Но я прожил во Франции целый

год прежде, чем поступить в летную школу, и действительно работал механиком на одном

из французских авиационных заводов.

— О! — изумляется журналист. — Но для чего, мсье? Если вы хотели стать летчиком,

зачем вам работать на заводе механиком?

— Причин две, — тонко улыбается в ответ «мсье Лебедефф». — Во-первых, за это время