– Будь аккуратне, бойся Илюшку и не сказывай, что имеешь деньги. – Она обещалась.

Приехали домой. Мы уже жили возле Сальто, на земле арендовали дом семнадцать километров от Сальто, на удобным месте. Она у нас пожила и съездила к Илюшке в гости и там осталась. Через мало время осталась без деняг: она ему заняла, и с консом, и с обидой вернулась обратно в Сиполети, и позвонила Алексею, что Илюшка её обманул. Вот вся и Аляска.

У Илюшки родился сын, назвали его Лев, хотел его крестить, но тесть ему сказал: «Перво смирись [274] с отцом». Он так-сяк, но выходу нету. Приезжает такой ласковенькяй, сразу видать, что лукавит.

– Тятя, я хочу с вами проститься.

– Да, хорошее дело затеял, но собери собор, и там простимся.

– А зачем собор?

– Сам хорошо знашь. – Он туда-сюда, но я твёрдо: – До каких пор я буду страдать? Без собору нет никакого прошшения.

Он давай дедушке звонить, оправдываться, то тесть ему сказал:

– Отец прав, пора тебе собор собрать.

Деваться было некуда, он собрал собор, и мы все приехали на собор, толькя Коля да Игнатий не приехали: Коля знат, что везде проиграл, и теперь неудобно.

Начался собор, я вывел Илюшку и сказал:

– Всё подробно расскажи, как было дело, всё твоё проповедования, и что с нами сделал.

Он стал рассказывать, местами хотел слукавить, но я не дал лукавить, пришлось ему во всём признаться и принять вину. Но хитрый, на всё ответил:

– Разговаривайте с моим духовником.

Люди все замолчали, Берестов Фёдор спрашивает:

– Данила, зачем ты ездил на еретическоя сборища? Или ты не знашь, что написано в первой кафизме Псалтыря: блажен муж, иже не иде на совет нечестивых?

– Да, я ето хорошо знаю, но, во-первых, ета конференсыя государственная и решается судьба всех вероисповеданиях, ето очень важно для всех. Ишо будет конференсыя – и ишо поеду. Во-вторых, мой интерес уехать в Россию давно и ето для меня был шанс. Все ездют, а мене что, нельзя?

Нечего ответить.

– Но ты заморанной жидовством и работаешь им. – Тут Иона Черемнов и Никит Зыков туда же.

– Слушайте, за ето будете каяться и правила нести. Я ни в чём не виноват, и у меня сердце спокойно, но на Страшным суде я у вас спрошу про ету клевету.

– Твоё покаяние не принято, ты много утаил.

– Знаю, что Бог принял, а про вас мне не нужно.

– Ты ишо с Николаям не простился.

– Я к нему ходил и часами кланялся, и он не простил. И где он у вас? Никит, я удивляюсь: твой отец Филат был порядошным мужчиной и ездил на разные конференсыи и даже был на праздновании тысячелетьи России, и нихто его за ето не отлучал, а ты почему такой скачок?

Ох как он спылил:

– Предатель ты, масон!

– Но докажи, ежлив думаешь, что правды.

Фёдор:

– Люди в России живут себе спокойно, ты приедешь – разврат привезёшь.

– Но ты укажи хоть одно лицо, кого я развратил. – Молчит.

Иона как собачкя: тяф-тяф, но ничего конкретного нету. Всё затихло. Андриян мне коя-где помог, он чётко сказал:

– За моим отцом я не вижу никакой вины, он всё соблюдат и молится, а нас гонят.

Никит возразил, он ему ответил:

– Никит, я перед тобой ни в чем не виновен, а ты заплати мне за рыбу, ежлив шиташься шибко честный.

Он сменился с лица, но промолчал. Иона заступился:

– Андриян, ты ишо молодой так говорить.

– А ты, дядя Иона, заплати мне за щизель [275] . – И етому нечего стало говорить.

Марк Чупров:

– Андриян, нехорошо обличать.

Андриян:

– Не люблю несправедливость и не могу терпеть.

Тишина.

– Данила, мы тебя примем, но, ежлив будут заметки, знай, что отлучим.

– Хорошо, толькя смотрите, за что отлучаете, как бы ето отлучение не повернулось обратно.

– Что, грозишь?

– Нет. Посмотрите в Писании, сами поймёте.

Иона:

– Ты говорил, что все старики псы.

– Нет, не так: хто законы изменяет, хуже псов. А многи старики закон Божий извёртывают на свой лад. Смотрите в Писании: хто так дерзает, как их называет?

– А хто извернул?

– Много говорить не буду, но укажу, хто в Арьгентине законы наставил и всё извернул и всё переступил.

– А хто?

– Думай сам.

Весь собор:

– Но хватит, надо проститься, врага потоптать.