Природному феномену требовалось дать какое-нибудь имя и доктор Чех, будучи человеком образованным, окрестил его Colonia baccillum aggressivus nigra, что переводится примерно так: колония микроорганизмов агрессивного характера и черного цвета. Но люду ПГТ Красный было сложно запомнить мудреную латынь, и они продолжали называть ее по старинке Черная река, используя прилагательное цвета теперь, как имя нарицательное, или Черный Мао, в честь несчастного водителя бензовоза, которого звали Иван Маодунов. Хотя возможно имя позаимствовали у лидера КНР Мао Цзе Дуна, который в последнее время все отчетливее выказывал признаки агрессивной паранойи, и науськивал своих подданных на вооруженные стычки с советскими пограничниками. Почему бы и нет, в конце концов, колония микроорганизмов спятила так же, как и вождь китайских коммунистов.

Изучение доктором Чехом феномена Черного Мао продвигалось медленно, на что Антон Павлович и пожаловался друзьям при встрече.

— Поразительная живучесть, — рассказывал доктор Чех, — несмотря на то, что на сорок процентов Fluvius nigra состоит из нефтепродуктов, его невозможно поджечь, не горит проклятая. Слишком сильная концентрация кислот.

— Fluvius nigra?.. Какое красивое словосочетание, — заметил Кондрат Олегович.

— Латынь, Черная река.

— Может быть, какие-нибудь ядохимикаты? — предположил почтальон Семыгин.

— Перепробовал все, что было в наличие. Сложные химические соединения в кислотной среде распадаются на простые и теряют свои разрушающие способности. Судите сами, какой яд может убить микроорганизм, средой обитания которому является смесь сильнейших кислот?

— Черная река… Как ты глубока… — напевал Барабанов, откинувшись на спинку стула и глядя в потолок.

— Антон Павлович, Черный Мао ведь не нападает на людей, так? Он нападает на нефтепродукты, а люди становятся случайными жертвами. И вот смотрите, что получается: природа пытается вернуть себе то, что человек у нее отнял, в данном случае нефть.

— Поразительно! — вскинулся Барабанов и окинул друзей пылающим взором. — Это же просто поразительно! Идет самая настоящая битва! Битва с природными катаклизмами! Я должен это записать!

— Вы, голубчик, готовы положить здравый смысл на алтарь своей теории, — возразил Семыгину доктор Чех. — Ведь, если вы правы, то скоро нам явится феномен, уничтожающий, скажем, железо.

— Советский человек могуч, неустрашим.

Он мир ведет уверенной рукой

На поле брани битвы роковой,

Он победит. И мы услышим гимн! — импровизировал стихами Барабанов, возвышаясь над столом и разведя в стороны руки, затем окинул слушателей взглядом, вернулся к прозе. — Как вам, друзья? Этими строками я начну пятую главу. Она будет называться «Последняя битва со стихией».

— Разве слова «брань» и «битва» не одно и тоже? — заметил доктор Чех.

— Верно… Да, заменю на… на что-нибудь заменю.

— Очень… складно, — похвалил почтальон Семыгин, и повернулся к Антону Павловичу, ответил, — Кто знает. Разве полгода назад кто-то мог бы предположить, что появится Черный Мао, который будет пожирать бензин и солярку?

— Услышим гимн величия державы,

Что покорила космос и Луну.

И выпустила в целый мир весну —

Начало новой эры… Как мы были правы!..

— Перегибаете, уважаемый Кондрат. Луну мы покорять то покоряли, да вот только досталась она американцам, — заметил почтальон Семыгин, обрадованный, что не придется хвалить сами стихи.

— Да, — с досадой согласился директор Клуба, — обставили нас проклятые буржуины. Это все их подлые шпионы! Наши чертежи выкрали, сами бы они ни в жизнь до такого не додумались!

— Да не расстраивайтесь вы так, Кондрат Олегович, — почтальон Семыгин одобрительно похлопал Барабанова по плечу. — Ну проиграли мы гонку за Луну американцам, ну и что? Зато мы до Марса первые добрались.

— До Марса?! — Барабанов одновременно и восхитился, и озадачился. — Как же так! Почему я не в курсе?

— Потому что не смотрите по сторонам, — Аркадий Юрьевич улыбнулся. — Оглянитесь, вокруг красная планета.

Барабанов непонимающе пялился на почтальона Семыгина.

— Он, голубчик, хочет сказать, что мы все уже много лет обитаем на Марсе, я полагаю, — пояснил доктор Чех. — И судя по количеству мутаций новорожденных, мы уже скорее марсиане, чем земляне.