— Вот-вот, — согласился почтальон Семыгин с улыбкой. — И не беспокойтесь, Кондрат, наш «Марс» американцам никогда не переплюнуть. Куда им, буржуям, со своими зелеными лужайками для гольфа!

На что Барабанов недовольно хмыкнул, затем погрустнел, задумавшись о чем-то своем, и как-то не к месту сказал:

— Сократ пропал.

— Что?! — не понял Семыгин.

— Ушел неделю назад и больше не вернулся.

— Он про кота своего говорит, я полагаю, — догадался доктор Чех, и Семыгин вдруг понял, что Барабанову на самом деле не так уж важны политические перипетии страны, или биологические казусы природы, вроде Черного Мао, куда важнее для него был его пропавший питомец. Аркадий Юрьевич представил, как много лет подряд вечерами Барабанов возвращался домой, и единственным существом, которое его ждало и встречало, был старый облезший кот, и ему стало неловко за все те колкости, которые он высказывал в адрес товарища, потому что друг его был несчастен и одинок, а значит, не было у почтальона Семыгина никакого права над ним потешаться.

Аркадий Юрьевич виновато опустил глаза, а Антон Павлович, уловив неловкость и грусть ситуации, печально вздохнул.

Контролера Староверцева Черный Мао не волновал, куда сильнее его беспокоило обязательное среднее образование. На улице стояло лето 1969-го, младшему Староверцеву исполнилось семь лет и первого сентября ему надлежало отправиться в школу. Ивана охватила паника, потому что это событие сулило кучу проблем, неприятностей, а то и попросту бед. В самом деле, что Никодиму делать среди первоклашек, которые только-только взяли в руки карандаши и буквари, в то время когда Никодим уже прочитал вагон книг, научился решать в голове квадратные уравнения и писать сразу двумя руками? Найдется ли учитель, который сможет дать мальчику то, чего у него еще нет? И как будут чувствовать себя учителя, понимая, что семилетний пацан куда образованнее их? А если сын начнет пророчить одноклассникам смерть, что скажут ему, Ивану, родители? — такие вот непростые вопросы контролера Староверцева мучили, спать не давали.

Отчаявшись найти решение, Иван отправился к доктору Чеху, потому что никого умнее в городе не знал. Антон Павлович внимательно выслушал гостя и отметил, что его опасения вполне обоснованы.

— Вот что мы сделаем, голубчик, — сказал доктор Чех, поразмыслив над ситуацией. — Поскольку заранее мы не знаем, каковы будут последствия общения вашего сына со сверстниками, то надобно такой эксперимент провести, по-возможности уменьшив риск неблагоприятных последствий, то есть ограничить контакт Никодима как можно меньшим числом детей, я полагаю. Каким образом мы сможем это сделать?.. А вот каким. Предложите сыну посетить кружок, который появился недавно в Клубе. Кружок образовался совсем недавно, и посещают его пока что не много мальчиков. А я попрошу Кондрата Олеговича за событиями понаблюдать.

За неимением лучших вариантов, остановились на этом. Правда, Иван опасался, что сын свое согласие не даст, но он ошибся. Дело в том, что к семи годам Никодим начал интересоваться людьми, потому как то, что происходит в природе было им изучено досконально и больше интереса не представляло. Теперь мальчик собирался изучать людей. Поразмыслив над предложением отца посетить кружок резьбы по дереву, Никодим согласился, и на следующий день отправился во Дворец Народного Творчества.

Кружок резьбы по дереву вел молодой человек с отсохшей рукой по имени Василий Кролик. До этого он работал на заводе слесарем, но однажды случилось так, что со стеллажа свалилась двадцатикилограммовая заготовка, проломила Васе череп и раздробила плечо, следствием чего явилась слепота на правый глаз и полная потеря подвижности правой руки. Хирург Ванько хотел было отнять бесполезную конечность, но доктор Чех вовремя вмешался, полагая, что некоторую функциональность руке можно попытаться вернуть. В общем, парню дали первую группу инвалидности и грамоту, а чтобы он не спятил с тоски, предложили вести кружок резьбы по дереву. Вася никогда в жизни не занимался этим ремеслом, к тому же был правшой, на что и обратил внимание доктора Чеха и директора Клуба Барабанова. Но доктор Чех считал, что общение с детворой пойдет инвалиду на пользу, а Конрад Олегович был рад любому, кто согласился бы делать в Клубе хоть что-то. Собственный кружок музыки Барабанов забросил еще весной 1968-го, когда газета «Правда» с прискорбием сообщила о трагической кончине Гагарина. Тогда Барабанов провел три дня на диванчике вдовы Сидоровой, заливаясь портейном и слезами: «Юры нет, его больше нет…», пока женщине это нытье не надоело, и она не выставила Барабанова за двери, предупредив, что отныне пьяным его на порог не пустит. С тех пор в Клубе царствовало забытье и опустение, а в душе Кондрата Олеговича апатия. Но прошел год, лунный цикл повернул свои стрелки на метку «активность» и Барабанова вновь обуяла жажда деятельности. А тут и Антон Павлович появился с просьбой пристроить покалеченного парня на какую-нибудь работенку с детворой. Вспомнив, как его очаровали резные завитушки оконных рам Тобольского Кремля, Кондрат Олегович решил, что ПГТ Красный нуждается в специалистах резьбы по дереву.

Директор Клуба заверил Василия, что отсутствие навыков работы с деревом и, тем более, дар учителя, совершенно не обязательны, потому как в великой Стране Советов нет такой профессии, которую не смогла бы освоить и домохозяйка, тем более такой ветеран трудового фронта, как Вася Кролик.

— Главное, не падать духом, остальное не важно! — вещал Кондрат Олегович и был прав, потому что важное всегда оставалось где-то далеко, где-то там, куда уходили и исчезали тысячи тонн железной продукции завода, хотя и в этом никто до конца не был уверен.

Василий Кролик согласился, делать то ему все равно было нечего. Но в новой должности Вася проработал недолго, всего месяца три. А потом к нему пришел Никодим.

Руководителя кружка резьбы по дереву Никодим нашел бледным, бесстрастным и крайне неопрятным. В течение всего занятия, пока детвора долбила резцами деревяшки, Василий Кролик смотрел в окно, и было понятно, что ничего он там не видит. Никодим же к инструментам и заготовкам не прикасался, а занимался тем, что пристально наблюдал учителя, с его губ не сходила холодная улыбка. Мальчишки ютились по углам помещения, так что вокруг Никодима образовалась круговое пустующее пространство, словно его окружало силовое поле. Юные резчики по дереву границу этого невидимого, но осязаемого поля переступать не осмеливались, и поглядывали на нового ученика с опаской, но Василий этого не замечал. По окончании урока детвору как ветром сдуло, Никодим же задержался, в ожидании, пока останется с учителем наедине, затем подошел к Василию и дернул его за рукав. Когда бывший слесарь Кролик обратил на Никодима внимание, мальчик, пристально глядя ему в глаза, произнес: