– Извините, мне лучше уйти.

...Он не выдержал, оглянулся на балкон - пиратский флаг был приспущен.

Владимир прогуливался по Цветному и со смешанным чувством вспоминал о Варваре. Капризная, выпивающая… Странное, неженское выражение в глазах. Но... притягательна необыкновенно…

– Пират!

Вот и она... Глаза в разные стороны, как у пьяного зайца, ухмылка до ушей. Из кармана - початая бутылка вермута.

– Привет! На обиженных воду возят... Ха-ха-ха! А мы воду не пьём! Ха-ха!

В знак примирения, за радость слов, сказанных в простоте и беззлобно, пили вермут. Потом портвейн… Целовались исступлённо под ревнивые подвывания Пирата и завистливые взгляды прохожих.

И говорили…

…Родилась она в семье питерских актёров.

Детство Вареньки казалось вполне счастливым, если не считать, что родители почти не занимались ею. У них была своя жизнь – театральные интриги, гастроли, связи на стороне...

Когда Варе было двенадцать, мать, Вероника Антоновна, ушла от отца к блестящему морскому офицеру, капитану первого ранга Вадиму Николаевичу Груздеву, покорённая его настойчивым ухаживанием. Она была дамой влюбчивой и регулярно заводила романы.

Варя росла у бабушки. Дерзкой, своевольной. Из взрослых признавала только отчима, когда он появился. Водилась преимущественно с мальчиками, прогуливала, курила, выпивала. Но школу закончила с серебряной медалью.

Вскоре Груздева перевели в Москву – на повышение. Присвоили звание контр-адмирала. Вероника Антоновна не дала согласия на переезд – она не имела никаких шансов даже на самые жалкие роли в московских театрах. Стать же просто женой, пусть и адмирала, не желала… Продолжая играть в своём театре, бывала наездами в Москве. И в один прекрасный день объявила мужу, что оставляет его. Говорила о возрасте, о положении в труппе… Но все знали – завелся молодой любовник.

Вадим Николаевич ушёл в дальний арктический поход. Варвара к тому времени уже училась в МГУ, на факультете журналистики. Несколько месяцев она наслаждалась свободой. Но к празднику Октябрьской революции отчим возвратился. Поседевший, посвежевший, с новым орденом на груди. В доме стал бывать его адъютант Миша. Педант и службист до мозга. Она, ясное дело, раза два затащила его в койку. Миша оказался непоправимо скучен и невыносимо пуглив для любовника. И быстро надоел.

Хозяйство в адмиральском доме вела прислуга, Александра Ильинична, «старая гарнизонная блядь», как выразилась Варвара, что на самом деле не соответствовало действительности. Во-первых, она была отнюдь не стара, - по Варвариным рассуждениям ей сорока не было - во-вторых, очень даже преданная адмиралу женщина. Насчёт же её гарнизонной жизни история умалчивает.

Однажды Варвара застукала их... на медвежьей шкуре. Виду не подала, но с этого дня люто возненавидела крутобёдрую, пригожую лицом и телом, прислужницу. И, неожиданно для себя - ужаснувшись до холодка под сердцем крамольности возникшей мысли - взглянула на отчима по-новому: поджарый, холёный, седоватые усики, стальные глаза, сильные руки...

В предвкушении запретного она затаилась, чтобы не выдать себя раньше времени – любую победу надо готовить…

…Приручала по-бабьи. Откуда что взялось!

Провожая на службу, обнимет откровенно, поцелует в губы. Не поднимая глаз с трепещущими ресницами... А то постучит вкрадчиво в ванную – спинку потереть? – и войдет, не дожидаясь ответа, подаст свежевыглаженное шёлковое бельё, лаская взглядом мускулистое тело и едва сдерживая себя… Или заведёт подробные обсуждения кобелиных проблем Пирата, не сводя зовущих насмешливых глаз.

Вожделение нарастало. Скорей! Скорей кончать затянувшуюся игру. Залезть внаглую в постель, заставить его выкинуть из головы возрастные предрассудки…

Варвара потеряла сон и стыд. Голая расхаживала по ночам и, затаив дыхание у его двери, слушала, не решаясь войти. Возвращалась в раскалённую собственным жаром постель, через минуту снова вскакивала и шлёпала на кухню – попить – под недоумёнными взглядами сонного Пирата…

Адмирал был сбит с толку. Поведение Варвары бесило дерзостью напора - голозадая наяда шастает по квартире... Он же не мальчишка... Отчим, как никак… Окутывая дымом пространство и, не видя строчек, слушал звуки за дверью, вздохи… Выходил на балкон подышать ночным бульваром... Столкнулся в коридоре с Варварой:

– Простудишься…

– Ну, я ему и дала-а-а, - плотоядно гримасничая, вспоминала Варвара.
– Он у меня до утра блеял ягнёночком… И волком рычал так, что Пират кидался в свалку. Мамочке и не снилось…

Они допили портвейн и пошли по бульвару к Самотёке. Нечаянно наступив на полу шинели, он извинился с нетрезвым смешком. Варвара истолковала по-своему:

– Плаща нет, а пальто сгорело, ха-ха!

– ?

– В скупку снесла. На Минаевский. И часы - настольные, настенные... А шинель – никогда! Хоть с голоду…