Шрифт:
– Отец умер... А мать?.. Мои?..
И тотчас, сквозь обрывки видений, снов, издалека, из иного мира, явственно услышал голос:
– Моя любовь сохранит тебя... Спасёт... от болезни... тюрьмы... безумия... Слышишь? Я приду... Если... если это буду не я... Да святится Имя Её.
Он огляделся в поисках одежды и, не найдя, обернулся к ней.
Асия, затаённо следившая за ним, целую жизнь, - каждый вскрик в ночи, стон от боли тела, вздох, трепет век под утро - скоро-скоро запричитала.
Жалобно, тревожно. Протестующее.
Прямо над крышей закружил армейский вертолёт. Он знал, знал этот звук!
В панике, заметался по комнате. Натыкаясь на стулья, уронив вазу – брызнули астры вчерашнего утра, бросился к окну, задирая голову к потревоженному небу.
– Группа захвата! Живым не дамся!
Выскользнув из постели, Асия схватила его за плечи, с силой тряхнула:
– Не найдут! – подала стакан. – Пей! Спрячу...
...Пустая, припорошенная снегом, платформа.
Ни причалов, ни судов, подающих прощальные гудки по ночам... На месте стоянки сухогруза – четырёхэтажная общага.
Он одичало озирался вокруг.
Не слышно коварного стрекотания винтокрылых машин... Легли на курс, ушли без него... Туда, где его нет...
Асия – вполоборота, склонив голову, потеряв улыбку, – глядела ему под ноги: кроссовки драные... не по погоде...
Он подмигнул Барсику. Тот гавкнул в ответ, дважды как в цирке, усмехнулся с собачьим превосходством и указал лапой на приближающуюся электричку.
0 3.10.2007 г. – 08.08.2011 г.
Р А З Н У З Д А Н Н О С Т Ь
Держа в поводу молодую ухоженную ослицу, Амирхан вышел из последнего вагона электрички, пересёк пристанционные пути и ближней улицей направился к больнице. У входа в просторный больничный сад стоял указатель с фанерными стрелками, тыкающими остриями в разные стороны.
– Те-ра-пия. Нар-ко-лог Бру-дер-шафт Я.Е. 24 часа. Ги-не-ко-ло-гия. Ла-бо-ра-то-рия Мо-чи Кро-ви Ка-ла... – вслух по складам прочитал он.
Выбрав нужное, Амирхан посмотрел в направлении, указанном стрелкой, и ободряюще улыбнулся ослице. Вова – так звали его спутницу – звонко зацокала точёными копытцами по дорожке.
В глубине сада среди цветущих яблонь они увидели одноэтажное деревянное строение, крашеное когда-то в голубое. С торца – широкое крыльцо с балясинами, мраморными ступенями и оббитыми вазонами.
За столом, вкопанном в асфальт и покрытым цинковым железом, трое в халатах цвета «луна сквозь тучи» играли в домино и громко выражались на местном. Двое казались женщинами.
– Пацаны, гинекология здесь? – зычным голосом армейского прапора окликнул Амирхан.
Они переглянулись и продолжили игру.
Вова, переминаясь с ноги на ногу, пустила неприличный звук и затем продолжительную струю – долго терпела в электричке. Закончив, она сконфуженно отвернулась в сторону.
От стола раздался грубый хохот.
Амирхан погладил натруженную спину ослицы и, вскинув маузер, не целясь, выстрелил от бедра. Сбитый пулей дупель шесть-шесть улетел в кусты, никого не задев.
Трое в перепуге вскочили.
– Гинекология здесь, командир, – с солдатской готовностью доложил тот, что поставил дупель.
– Иа-иа-иа... – вздохнула Вова и наложила на мрамор кучу. Она знала заранее, что без стрельбы не обойдётся.
– Уберёшь, – приказал Амирхан. – Ты здесь что делаешь?
– Меняю пол, – игриво отозвался доминошник. Остальные потупились.
Амирхан насупил брови - если бы не дело, стрелял бы на поражение...
Привязав Вову у крыльца, он снял с её спины средних размеров хурджин, стряхнул с оплетённых воловьей кожей чувяков брызги мочи и ступил на белый мрамор.
В отделении готовились к завтраку.
Старые многодетные женщины, вынуждаемые мужьями рожать «сколько бог даст», молодые жёны на «сохранении», шестиклассницы-шалашовки и прочие пациентки вяло поднимались с коек, лениво причёсывались, доставали посуду. Толстая потная тётка-раздатчица гнусным голосом скликала контингент в столовую.
Не радушно приглашая к совместной трапезе, а ментовским окриком.
Амирхан извлёк из хурджина колокольчик и протянул ей:
– Звони молча, стерва, не порть аппетит людям, а не то… – он зверски выпучил глаза и полоснул ребром ладони по шее. – И во время намаза чтоб тихо было!