Этот Дзержинский до осени 1918 года действительно выглядит своеобразным поборником революционной законности и романтиком нового строя. Нужно признать, что здесь его не озлобила до конца двадцатилетняя череда арестов, тюрем, карцеров и каторжных этапов, он не давал открыто выхода своей мести. Именно этого Дзержинского попыталась запечатлеть и канонизировать советско-чекистская историография, именно его образ из 1918 года и многие высказывания этого периода распространяя как само собой разумеющееся на всю эпоху руководства этим человеком ВЧК. Таким, застывшим в своем образе первого года советской власти, он предстает в большинстве советских фильмов и биографиях, подобных выпущенной в 80-х годах КГБ под редакцией зампредседателя этой службы Цвигуна.

Хотя на самом деле Дзержинский 1920–1926 годов уже сильно отличается от себя самого в этот еще относительно «бархатный» период первого года советской власти. Чего не сделала, не озлобив его, двадцатилетняя карьера подпольщика и политзаключенного, довершили ужасы Гражданской войны, «красного террора» и общее озлобление защищаемой им власти.

Кульминацией романтического периода деятельности на посту главы ЧК стала для Дзержинского эпопея с мятежом левых эсеров в Москве в июле 1918 года. Тогда в поисках убившего посла Мирбаха своих подчиненных по ЧК Блюмкина и Андреева, еще не зная о начатом эсерами восстании, Дзержинский в сопровождении всего двух чекистов прибыл в спецотряд Попова при ВЧК, а здесь был арестован поповскими бойцами, бывшими почти поголовно эсерами. В заложниках Дзержинский и другие арестованные в тот день эсерами чекисты пробыли всего сутки, будучи освобождены без единой царапины.

Но Феликс Эдмундович взял тогда всю вину за этот короткий плен у мятежников, как и за то, что, пользуясь его доверием, чекисты-эсеры организовали теракт против Мирбаха, на себя. Хотя особо упрекнуть Дзержинского в его действиях в день мятежа 6 июля было бы не в чем. Подпись его чекисты-террористы подделали, печать на мандат им поставил заместитель Дзержинского и тоже левый эсер Александрович. В отряде Попова он оказался в обычной ловушке и ничего там поделать не мог, когда у него опытные боевики-эсеры просто выкрутили руки и отобрали оружие.

Дзержинский поступил тогда принципиально, сам ушел во временную отставку на время расследования этого дела, чтобы не повлиять на результаты этой проверки, оставив вместо себя исполнять обязанности начальника ВЧК своего заместителя Петерса. И так же принципиально он сам отвечал на вопросы допрашивавших его в июле 1918 года собственных подчиненных в ЧК, чтобы отвести все подозрения в возможном содействии акции Блюмкина с Андреевым в германском посольстве. Сохранился протокол от 10 июля 1918 года этого уникального допроса не арестованного своими же бывшего главы НКВД, как это будет в конце 30-х годов, а добровольно оставившего на время разбирательства пост главы ВЧК.

В это же время у Дзержинского обострились проблемы со здоровьем, тревожили сердце и туберкулез, сказывались тюремные годы и большое напряжение бурных 1917 и 1918 годов. Осенью 1918 года Феликс Эдмундович, еще раз на время передав руководство ВЧК Петерсу, выезжал с разрешения Ленина на лечение за границу. Восстановительные процедуры он проходил в Швейцарии, где ранее уже бывал в годы своей политической эмиграции между арестами. Здесь он забрал со швейцарского курорта свою супругу Софью Сигизмундовну и маленького сына Яна, после чего через Германию вернулся в Советскую Россию. Сопровождал Дзержинского в этой поездке его сподвижник и высокопоставленный чекист Варлам Аваесов.

При этом свой швейцарско-германский вояж осенью 1918 года Феликс Эдмундович совершал инкогнито с паспортом на имя поляка Доманского. Интересно, что Дзержинский, а Швейцарию он посещал, формально оставаясь главой тайной службы Советской России, стал одним из немногих в истории органов ЧК – КГБ их руководителем, так свободно выезжавшим на Запад. Это раньше Толстой или Бенкендорф регулярно сопровождали царей в их вояжах по европейским столицам в составе посольских делегаций. После Дзержинского железный занавес и установка на секретность вокруг органов госбезопасности для многих поколений руководителей спецслужб сделают немыслимыми не только посещения швейцарских курортов, но даже деловые визиты за границу в составе советских делегаций.

Такая оригинальная поездка главы ЧК инкогнито за границу приводила к неожиданным встречам. В октябре 1918 года во время прогулки по швейцарскому Лугано Дзержинский столкнулся с английским разведчиком и дипломатом Локкартом, поправлявшим здесь же здоровье после ареста и высылки по приказу Дзержинского из Москвы в обмен на советского дипломата Литвинова. Такая шекспировская встреча главы ВЧК и его жертвы закончилась ничем, Локкарт не узнал Дзержинского, сбрившего для конспирации свою знаменитую бородку и одетого в цивильный костюм взамен легендарной шинели. На знаменитой фотографии октября 1918 года, где Дзержинский с женой и сыном запечатлен на набережной Лугано, его действительно очень трудно узнать. Без пресловутой бородки клинышком и легендарной шинели, с одними усами, обритый налысо, в стильном пальто при галстуке и шляпе Железный Феликс похож на обычного германского банкира, у него даже лицо сытое и довольное и нет в глазах привычно фанатичного прищура.

А затем наш герой осенью 1918 года после поездки в Европу опять вернулся к суровым советским будням и своей службе во главе ВЧК. К исполнению своих прямых обязанностей в должности главы ВЧК Дзержинский вернулся еще с конца августа 1918 года, и тут романтическому этапу пришел конец. Дзержинский уже в Петрограде лично расследовал дело об убийстве начальника местной ЧК Урицкого, а затем было известное постановление Совнаркома о «красном терроре». И в последующие годы сам Дзержинский стал другим: подписывая сотни постановлений о расстрелах, никто бы не сумел удержаться на хрупком и почти иллюзорном канате между необходимостью запланированных Советами репрессий для упрочения власти и видимостью законности.