прошедшей осенью был взят в армию. Попал в Финляндию. Там

он пробыл все время, пока длилась война. За несколько дней до

заключения мира он получил две пули, обе – в локоть правой

руки. Сейчас, после лечения, прибыл из Крыма в 2-х месячный

отпуск. Парень похудел, короткие волосы, глубокие и как-то по-

особенному светлые глаза. Видать, что человек давно не имел

лирики, – он грустно смотрел на проходящих по аллее девушек.

Одну из них он окликнул. Это – его первая любовь. Галя. Она

подошла к нам, увидев Володьку (Владимир Жуков. – В. С.),

изобразила на лице удивление. Но тут же, словно

спохватившись:

— Почему ко мне не заходишь?

— Я сегодня только с поезда.

— Да, но ты зайдешь! (Это – с повелением).

— Может быть.

— А я говорю – ты ко мне зайдешь, – это она произнесла,

как женщина, привыкшая встречать одобрение своих капризов.

Мне стало страшно жаль Володьку. Парень измучен, только что

зажила рана, он, как выразился, "всю Финляндию на животе

прополз", а тут – повелительные восклицания пустенькой

девушки, умеющей делать только глазки. Да надо бы человеку

на шею броситься, взять его, зацеловать – он так давно всего

этого не видел! А она вместо этого спокойно пошла по аллее,

бросив на ходу:

— Ты зайдешь, слышишь!

И меньше думая о происшедшей (такой неожиданной!)

встрече, больше любуясь тем, как она сейчас выглядит. Есть же

такие сволочи. Володьке сделалось неловко передо мной. Он

долго после этого молчал. Так его встречает тыл! А ведь

хороший и славный парень он! Все это меня очень тронуло.

Недавно получил письмо от Сергея Дружинина. Пишет, что

он приобрел путевку на Кавказ (с 26 июля по 13 авг.)...

Сергей после Кавказа, наверно, приедет ко мне, в Иваново.

Обратно в Москву мы поедем уже вместе. Я зову Сергея в

Иваново, чтобы познакомился с "сим" городом и его

135

достопримечательностями, среди которых первое место,

несомненно, занимаю я – "сплошная невидаль"...

Спим с Костей у него в саду, под яблонями. Прежде чем

лечь, идем есть смородину и малину. Возвращаемся сырые –

роса. На свежем воздухе спать замечательно; смотришь в

ночное небо, протянешь руку – целая горсть холодной, влажной

листвы; кругом – ползет, шевелится, и кажется, что дышит

"свирепая зелень", бьющая из всех расселин и пор сухой земли.

И впрямь слышно, как "мир произрастает"!' Изредка на одеяло

заползет какой-нибудь жучишко. Просыпаемся от солнца,

которое, проникая сквозь ветви, будит нас и заставляет

жмуриться...

Вот она – жизнь. Как сказал Велемир Хлебников:

Мне мало надо:

ковригу хлеба,

да каплю молока,

да это небо,

да эти облака.

Иногда страшно хочется написать хорошие стихи, но

почему-то не пишу.

На днях приезжает в Иваново Колька Шеберстов. Заставлю

его писать маслом с меня портрет. Благо, хоть время незаметно

убьем.

Милая Ярынка, почему нет от тебя писем. Я могу

"серьезно" рассердиться. Тогда на тебя обрушится гнев

Ахиллеса!

Пиши, как живешь, скучно ли, как дела обстоят дома, что

вообще интересного в Ташкенте.

Я пока кончаю до след. письма...

Глаза целую, губы, волосы твои хорошее. Ну, просто,

Ярынка, чудесные волосы!

Твой "Колябушка" (так она меня называла - да простит ей

бог!)

25 июля 1940 г.

За подпись прикладываю свой правый перст".

136

Лев Аннинский

Николай Майоров:

– Возьми шинель — покроешь плечи…

Год рождения — все тот же: незабываемый 1919-й.

Место рождения: деревня Дуровка…

Если держать в памяти ту поэтическую отповедь, которой

ответил Майоров -свинцовым мерзостям деревенской жизни,

то название может показаться не чуждым символики. Но это

ложный ход: в деревне этой он оказался почти случайно: отец,