Однако, Коля, поговорив почти со всеми работниками катка, в своей статье возмущался от их имени: хоккеисты не могли на поддельном синтетическом льду догнать шайбу, фигуристки падали, цепляясь коньками за стыки, и на их одежде появлялись черные разводы от грязи. Недовольны были все: от тренера до уборщика. Абзац с возмущениями завершался выводом, что кататься на этом катке не просто неприятно, а опасно для жизни.

В следующем абзаце Коля принялся срывать покровы, как страстный султан со славянской девственницы. Он процитировал нежданно-негаданно объявившегося главу фирмы-дистрибьютора, единственного поставщика «Пупырышки» в Россию.

— Этот каток — подделка, — твердо сказал главный «пупырышковед». Далее он пояснил, что промышленника-филантропа среди его клиентов нет, а значит получить настоящую «Пупырышку» тот не мог.

Упрямого Колю уже было не остановить: он связался с американцами, производителями «Пупырышки».

— Никакого льда мы в Б не отправляли, — поспешил откреститься главный «пупырышкодел».

Произведя нехитрые расчеты и прикинув, где и по какой цене в России можно раздобыть «пупырышкоаналоги», Коля вывел, что лед обошелся промышленнику в пять раз дешевле упомянутой суммы, а значит, промышленник крепко сэкономил на покупке звания мецената. Ирония была в том, что на эти деньги вполне можно было выстроить обыкновенный каток, с обычным льдом и хот-догами.

В статье была названа фамилия промышленника, перечислены фирмы-производители, как настоящего, так и поддельного покрытия, и главное — была прямая речь. В процессе сбора информации Коля успел переговорить лично с промышленником-филантропом, который, как рыночная хабалка, упер «руки в боки» и высказался в духе «мы дали бабла, а все остальное вас не касается». Это была отличная статья с гладкими, хорошо сформулированными мыслями, написанная хорошим русским языком, умело причесанная Зульфией. Это был скандал.

Этот скандал был настолько не в духе «Благой вести», что Заваркина, прочитав ее один раз (а потом еще и еще), заподозрила у своего редактора опухоль мозга.

— Зачем ты ее поставила? — спросила Заваркина.

— Во-первых, больше было нечего, во-вторых, она классная. Ты согласна?

— Она великолепна, Коля — талант. Но что с тобой сделает начальство?

— Оно уже звонило, — почему-то радостно сообщила Зульфия, — и велело мне не поддаваться твоему пагубному влиянию, иначе я буду уволена.

— Это все из-за того, что я тебе вчера сказала? Про «журналистики в Б нет»?

Зульфия замялась, и Анфиса поняла, что попала в точку. Ее редактор, слава богу, не страдала неизлечимым заболеванием, а просто была уязвлена словами офисного клерка о несуществующей журналистике. Только открыто проявленное неуважение могло зацепить благоразумную дагестанскую женщину и подвигнуть ее на столь неразумные поступки.

— Я вдруг подумала, что и правда выгляжу идиоткой и бездельницей, запиливая в газету всю эту чушь, — призналась Зульфия.

— Газета идиотская, инфоповоды идиотские, ньюсмейкеры идиоты и мы тоже идиотки, — проворчала Заваркина. Теперь она смотрела на глянцевый плакатик, который все еще держала в другой руке. — Замкнутый круг идиотизма.

— Ты как-то необычно взвинчена, — осторожно заметила Зуля.

— У меня будут неприятности, — призналась Заваркина кисло, — эта статья должна была быть опубликована в другом месте, и под ней должно было стоять мое имя. И дело вовсе не в моем всепоглощающем тщеславии…

— А в чем? — не утерпела Зуля.

Заваркина выразительно посмотрела на нее. Зуля открыла рот, чтобы по привычке спросить «с кем ты спишь?», но вдруг поняла, что никогда этого не узнает. Заваркина села за свой стол и с силой потерла ненакрашенное лицо.

— Все так плохо? — спросила Зульфия, холодея.

— Вот на это еще посмотри, — усмехнулась Заваркина и швырнула глянцевый плакатик в сторону Зульфии.

Бумажка и не подумала полететь туда, куда ее направили, и спланировала на пол. Заваркина же, не особо заинтересованная результатом, снова устало уткнула лицо в ладони. Зуля, скривившись, но не в силах сдержать любопытства, встала из-за стола и перевернула бумажку. Это был анонс выставки фотохудожника Спотыкайло под названием «Василий Заваркин» и украшался стильной черно-белой фотографией Васи Заваркина-старшего. Вася-младший оторвался от своих дел и взглянул на плакатик.

— Я видела, — сказала Зуля, — ими весь город обклеен.

— Я утром вышла из дома, а повсюду его лицо, — сказала Заваркина. Ее голос был полон недоумения и страдания. Эта смесь звучала зловеще.

— Ты можешь что-нибудь сделать? — спросила она.

— Что? — горько усмехнулась Анфиса, — фотографии его руками сделаны, и являть их люду он может, когда захочет. Он может выставку хоть собственному дерьму посвятить, никто не в праве ему помешать…

Заваркина замолчала и взялась прикидывать, что ее ждет вечером в собственном доме. Добрая Зульфия, неправильно истолковав страдание на ее лице, твердо решила сорвать все плакаты между редакцией и домом Заваркиной.