Шрифт:
более заинтересовало и, надо сказать, было первой по
будительной причиной острого желания увидеть поэта.
Предлогом к встрече могла служить лишь моя книга,
мои стихи, которые мне хотелось показать любимому
поэту, чтобы услышать от него личный отзыв о них.
Его поэзия влияла на меня, как и на многих других,
в сильнейшей степени. Живя в Петербурге, этом при
зрачном, фантастическом городе из всех русских городов,
я не мог не проникнуться и теми настроениями, какие
навеваются темной и загадочной жизнью северной сто-
186
лицы. В часы черных вечерних туманов, когда и дома
и люди кажутся не реальными предметами, а какими-то
непонятными нашему сознанию призраками, поэзия
Блока была как-то особенно близка и понятна мне.
Бродя этими глухими вечерами по Петербургу, я весь
проникался тайными отравными очарованиями его, и тог
да я чувствовал, как все непостижимее и ближе мне
становились туманные, но яркие образы творческих
переживаний поэта.
Во время этих одиноких блужданий мне часто дума
лось, что вот здесь, рядом со мной, на этой улице живет
и сам создатель этих дивных образов, и тогда еще боль
ше хотелось видеть и слышать его, как живое существо,
именно сейчас, сию минуту. Но природная моя застенчи
вость и дикость моего характера мешали пойти к нему,
и я все откладывал и откладывал, успокаивая себя рас¬
суждениями, что, мол, много нас, таких, желающих от
рывать поэта своими мелочными желаниями от его твор
ческой работы. Так прошло несколько лет.
За это время произошла великая русская революция,
восторженно прошедшая по всем сердцам от интеллиген
та до последнего рабочего. Затем постепенно началась
классовая расслойка русского общества на два основных
лагеря: левых и правых. В числе левых идеологов рево
люции был и Блок. В то время он как-то оживился, стал
выступать в печати с публицистическими статьями об
интеллигенции и народе и принимать широкое участие
в строительстве новой жизни. Эта черта, конечно, еще
более привлекла к нему сердца многих ценителей его
таланта.
Я в то время работал в канцелярии 146-го городского
лазарета, находившегося на Александровском проспекте
Петроградской стороны. И вот однажды в час или два
пополудня (я не помню, какого числа, но хорошо знаю,
что в октябре 1917 года 2) я решил окончательно пойти
к Александру Александровичу. Но как это сделать?
Я решил предварительно позвонить к нему по телефону
и узнать, дома ли он и может ли принять меня. Бе
ру телефонную книжку, ищу телефон А. А. Блока.
Но такого телефона там не было. Есть телефон Л. Д. Б а -
саргиной-Блок, супруги поэта. Звоню. Довольно низкий
баритон меня спрашивает:
— Что надо?
— Дома ли Александр Александрович?
187
— Я — Блок.
— Можете ли вы меня принять по литературному
делу?
— А что у вас, повесть?
— Нет, стихи.
— Знаете, я занят; у меня нет ни одной свободной
минуты. Принять вас не могу.
— Но, Александр Александрович, я к вам обращаюсь
не с пустяками какими-нибудь. У меня десятилетний
труд, и притом ведь я не начинающий юнец какой-нибудь,
а почти ваш сверстник. Неужели вы мне откажете в сво
ей нравственной поддержке?
— А, если так, то пожалуйста, пожалуйста, приходи
те сейчас! Побеседуем часик-другой. Жду вас.
Бросаю трубку, бегу на квартиру и, приодевшись как
мог, сажусь на трамвай и еду на Офицерскую. Разыски
ваю квартиру Александра Александровича. Не помню,
в каком она была этаже, но кажется, что во втором.
Заметил только, что на лестнице стояли какие-то мелко
рослые цветы, не то гортензии, не то бегонии. Пригото
вил визитную карточку. Но воспользоваться ею мне не
пришлось. Дверь открыл сам Александр Александрович
и, поздоровавшись, спросил:
— Это вы звонили мне сегодня по телефону?