— Да, я.

— Идите сюда за мной и покажите мне, что у вас.

Беру с собой книгу, завернутую в газету. Приходим

в комнату, по-видимому, в кабинет его. Я чувствую себя

прекрасно, как будто бы всегда был хорошо знаком

с хозяином. Оглядываю обстановку: самая оригинальная,

какую я когда-либо видывал. В комнате абсолютно не

было ничего лишнего: большой письменный стол зеле­

ного сукна, два бархатных кресла, не помню, кажется,

синего бархата; но помню лишь, что они не гармониро­

вали с общим тоном комнаты. Затем какие-то базарные

желтые глубокие березовые шкафы, наглухо закрытые;

должно быть, с книгами. Мне почему-то показалось, что

в таких шкафах держат церковные свечи, хотя сам я ни­

когда этого не видывал. Ковер около стола, и еще

ничего нет, и даже на столе нет ни письменного прибора,

ни бумаги, ни книг, один лишь небольшой полированный

закрытый ящичек, как оказалось потом, с газетами. Кто-

то в соседней комнате играл на пианино.

188

Хозяин предложил мне кресло сбоку стола, а сам сел

напротив меня, поодаль от стола. Я взглянул на него,

и у меня навсегда осталось в памяти резкое и точ­

ное воспоминание об его внешности. Это был высокий

мужественный человек, одетый в тужурку и брюки за­

щитного цвета, военного покроя; на ногах были высокие

офицерские сапоги. Его чудные кудрявые русоватые во­

лосы были низко, по-военному же, подстрижены. Лицо

темное, больное, изможденное, с кругами около глаз

и складками возле губ. Он казался старше своих лет.

Глаза голубые и смотрят серьезно-ласково. Мне подума­

лось почему-то, что он редко улыбается и не смеется

совсем. Взгляд устремлен вдаль, в окна. Часто говорит

как бы не собеседнику, а про себя. Голос низкий. Руки,

по характерной для него привычке, скрещены, а иногда

лежат на ручках кресла. Пальцы рук худосочные, длин­

ные и тонкие. По рукам похож на музыканта.

Спросил, курю ли я. Я ответил утвердительно. Достал

из стола коробку папирос в двести пятьдесят штук, на­

чатую, и спички. Оттуда же вынул и пепельницу.

Я помню еще, что у меня постоянно гасла папироса,

и я все чиркал спичками, не успевая за разговором ку­

рить. Так и не докурил всей папиросы до самого своего

ухода.

— Покажите вашу р у к о п и с ь , — сказал Александр

Александрович.

Я сдернул с нее газету и подал ему. Он, наскоро

взглянув и перекинув несколько листов, заметил:

— Красиво написано; легко будет ее читать. Сколь­

ко же времени вы работали над ней?

— Да около десяти лет. Я пишу мало и лишь тогда,

когда особенно неотвязно преследуют меня некоторые

мысли и образы и хочется их зафиксировать на бумаге,

чтобы отделаться от них. Иногда проходят целые месяцы,

в которые ничего не пишу.

— Чем же вы живете?

— Я живу службой.

— Хорошо, что вы не живете исключительно литера­

турой. Вы не поверите, сколько этот труд приносит в ма­

териальном отношении огорчений и неприятностей. Да

в конце концов он и не обеспечивает. Все равно, прихо­

дится искать средств, чтобы жить, на стороне. Так я вот

работаю по театральному делу, которое не всегда и не

во всем меня удовлетворяет, между тем отрывает меня

189

от постоянной моей литературной работы. Где же вы

служите?

— В городском лазарете.

— Врачом?

— Нет, в канцелярии.

— Скажите, вы печатались когда-нибудь?

— Печатался, но мало.

— Где именно?

— В «Новом журнале для всех» Гарязина, в «Дам­

ском журнале», в «Весне» Шебуева. Но в первых двух

я напечатан стараниями одного моего друга и также

поэта, а в «Весне» меня напечатал Пимен Карпов.

— Пимен Карпов? Вы его знаете?

— Не только знаю, но считаю его близким другом и

очень хорошим человеком.

— А какого вы мнения о нем как о писателе?

— Я считаю Карпова весьма талантливым писателем-