неудачно сложившуюся жизнь, очень заботило Федора Михайловича, и он, видя

меня дружески к нему расположенной, спросил меня, что бы я ему посоветовала?

Признаюсь, его столь доверчивый вопрос меня очень затруднил, так как и

желание его ехать на Восток {Что у Федора Михайловича было серьезное

намерение поехать на Восток, о том свидетельствует найденное в его бумагах

рекомендательное письмо к А. С. Энгельгардту (представителю императорской

российской миссии в Константинополе), данное ему Е. П. Ковалевским,

тогдашним председателем Литературного фонда. Письмо помечено 3-м июня

186<3>. (Прим. А. Г. Достоевской.)} и желание стать игроком показались мне

неясными и как бы фантастическими; зная, что среди моих знакомых и родных

существуют счастливые семьи, я дала ему совет жениться вторично и найти в

семье счастье.

14

– Так вы думаете, - спросил Федор Михайлович, - что я могу еще

жениться? Что за меня кто-нибудь согласится пойти? Какую же жену мне

выбрать: умную или добрую?

– Конечно, умную.

– Ну нет, если уж выбирать, то возьму добрую, чтоб меня жалела и

любила.

По поводу своей предполагаемой женитьбы Федор Михайлович спросил

меня: почему я не выхожу замуж? Я ответила, что ко мне сватаются двое, что оба

прекрасные люди и я их очень уважаю, но любви к ним не чувствую, а мне

хотелось бы выйти замуж по любви.

– Непременно по любви, - горячо поддержал меня Федор Михайлович, -

для счастливого брака одного уважения недостаточно!

<VI>

<...> Чем дальше шло время, тем более Федор Михайлович втягивался в

работу. Он уже не диктовал мне изустно, тут же сочиняя, а работал ночью и

диктовал мне по рукописи. Иногда ему удавалось написать так много, что мне

приходилось сидеть далеко за полночь, переписывая продиктованное. Зато с

каким торжеством объявляла я назавтра количество прибавившихся листков! Как

приятно было мне видеть радостную улыбку Федора Михайловича в ответ на мои

уверения, что работа идет успешно и что, нет сомнения, будет окончена к сроку.

Оба мы вошли в жизнь героев нового романа, и у меня, как и у Федора

Михайловича, появились любимцы и недруги. Мои симпатии заслужила бабушка, проигравшая состояние, и мистер Астлей, а презрение - Полина и сам герой

романа, которому я не могла простить его малодушия и страсти к игре. Федор

Михайлович был вполне на стороне "игрока" и говорил, что многое из его чувств

и впечатлений испытал сам на себе {13}. Уверял, что можно обладать сильным

характером, доказать это своею жизнью и тем не менее не иметь сил побороть в

себе страсть к игре на рулетке. <...>

Уходя от него под впечатлением новых для меня идей, я скучала дома и

жила ожиданием завтрашней встречи с Федором Михайловичем. С грустью

видела я, что работа близится к концу и наше знакомство должно прекратиться.

Как же я была удивлена и обрадована когда Федор Михайлович высказал ту же

беспокоившую меня мысль.

– Знаете, Анна Григорьевна {Только к концу месяца Федор Михайлович

запомнил мое имя, а то все забывал и меня о нем переспрашивал. (Прим. А. Г.

Достоевской.)}, о чем я думаю? Вот мы с вами так сошлись, так дружелюбно

каждый день встречаемся, так привыкли оживленно разговаривать; неужели же

теперь с написанием романа все это кончится? Право, это жаль! Мне вас очень

будет недоставать. Где же я вас увижу?

– Но, Федор Михайлович, - смущенно отвечала я, - гора с горой не

сходится, а человеку с человеком не трудно встретиться.

– Но где же, однако?

15

– Да где-нибудь в обществе, в театре, в концерте...

– Вы же знаете, что я в обществе и театрах бываю редко. Да и что это за

встречи, когда слова не удастся иногда сказать. Отчего вы не пригласите меня к

себе, в вашу семью?

– Приезжайте, пожалуйста, мы очень будем вам рады. Боюсь только, что

мы с мамой покажемся вам неинтересными собеседницами.

– Когда же я могу приехать?

– Мы об этом условимся, когда окончим работу, - сказала я, - теперь для