в раздражительность: он легко сердился и при этом говорил резкости. Тогда-то

он, на посторонний взгляд, казался груб и деспотичен даже с близкими ему

людьми; но я по опыту знаю, что ни грубости его вообще, ни деспотизма его в

особенности не ощущали на себе те близкие ему существа, к которым относились

эти казавшиеся грубость и деспотизм.

Но только что описанные проявления болезненности Федора

Михайловича были ничтожны в сравнении с припадками главной его болезни -

эпилепсии, которою он начал страдать, как некоторые говорят, еще перед

ссылкою в Сибирь {20}. Я никогда не видел этих припадков, но мне рассказывала

о них Анна Григорьевна. Она говорила, между прочим, что обыкновенно Федор

Михайлович за несколько дней предчувствовал приближение их. При появлении

известных предвестников принимались всевозможные предосторожности: так,

между прочим, Федор Михайлович несколько дней не выходил из дома; днем

домашние, то есть главным образом Анна Григорьевна, следили за ним, а на ночь

возле его постели на диване стлалась другая постель на полу, на случай припадка

во время сна. Благодаря этим предосторожностям, опасные последствия

припадков предупреждались и тем самым смягчались, иначе легко могло

случиться, что Федор Михайлович мог в припадке упасть на улице и разбиться о

камни. При всем том, эти припадки так измучивали и обессиливали Федора

Михайловича, что он потом оправлялся от каждого из них три-четыре дня; в эти

дни он уже ничего не мог делать и никого не принимал, кроме Анны

169

Григорьевны, которая одна в таких случаях умела ухаживать за ним; чрез нее же

он и сносился с имеющими до него какое-либо дело, а равно и со мною. Вообще

Анна Григорьевна умело и с любящею внимательностию берегла хрупкое

здоровье своего мужа, держа его, по ее собственному выражению, постоянно "в

хлопочках", как малое дитя, а в обращении с ним проявляла мягкую

уступчивость, соединенную с большим, просвещенным тактом, и я с

уверенностию могу сказать, что Федор Михайлович и его семья, а равно и

многочисленные почитатели его обязаны Анне Григорьевне несколькими годами

его жизни.

XIV

Если правдиво выражение, употребляемое некоторыми писателями, что

они писали свои произведения своею кровью, то выражение это как нельзя более

применимо к Федору Михайловичу Достоевскому и его произведениям, ибо на

произведениях своих этот писатель действительно, а не на словах, скоротал свою

жизнь, растратив на них свое физическое здоровье, на которое сравнительно

менее, чем они, повлияла даже каторга...

Я не знаю, легко ли писал Федор Михайлович свои романы и большие

повести, но знаю, что статьи для "Дневника писателя" писались им с большою

натугою и вообще стоили Федору Михайловичу больших трудов. Первою и

самою главною причиною трудности писания для Федора Михайловича было его

неизменное правило: обработывать свои произведения добросовестно и самым

тщательным образом; второю причиною было требование сжатости изложения, а

иногда даже прямо определенные рамки объема журнальных статей; наконец,

третьего причиною была срочность писания подобных статей... Следствием всего

этого было то, что, несмотря на огромную опытность Федора Михайловича в

литературной технике, редкие из его манускриптов обходились без одного или

даже двух черняков, которые потом, для сдачи в типографию, непременно

переписывались или самим Федором Михайловичем, или Анною Григорьевною,

писавшею под его диктовку с черняков.

Принимая во внимание трудность, с которою давались Федору

Михайловичу его произведения, станет понятною и та заботливая бережность, которая употреблялась им в отношении своих рукописей, предназначенных для

печати и приготовленных для сдачи в типографию. В видах особой сохранности

этих дорогих рукописей Федор Михайлович чаще всего сдавал их в типографию

лично, и притом прямо в руки метранпажа, иногда для этого он пользовался

моими посещениями или же поручал их для доставки в типографию своей