детях не раз возобновлялся. В разговорах этих мы касались воспитания и

образования детей, причем Федор Михайлович высказал свой взгляд на то и

другое.
– Он говорил, что лучшее воспитание есть воспитание домашнее, а

гимназическое образование он считал самым нормальным для девицы и своей

дочери намерен был дать образование именно в женской гимназии. Иногда

говорили о детских нравах, причем однажды Федор Михайлович рассказал, как он

иногда забавляет свою маленькую дочь чтением библейских рассказов и русских

былин и как она хорошо понимает их; читал он детям иногда отрывки из своих

произведений и при этом замечал подтверждение своих догадок, что в его

сочинениях есть такие места, доступные даже детскому пониманию... Это

обстоятельство надоумило его заняться когда-нибудь, на досуге, выборкою таких

отрывков и издать их отдельною книжкою; но мысль эту он не успел привести в

исполнение; особым изданием эти выдержки явились после его смерти, под

редакциею Ореста Федоровича Миллера, и потом, другое издание, под редакциею

В. Я. Стоюнина {22}. Читал Федор Михайлович мастерски даже чужие

произведения, и потому не мудрено, что он увлекал своим чтением даже детей, о

чем с удовольствием и рассказывал сам.

Нередко мы беседовали и на литературно-критические темы, причем мне

доводилось слышать оригинальные суждения Федора Михайловича о некоторых

из наших литературных знаменитостей и об их, а также и о некоторых своих

произведениях.

Насколько верны были эти суждения маститого писателя, я мог отчасти

заключить из того, что еще в то время, когда беллетристическая деятельность

известного в то время К.В.М. {23} была в своем зените, так что некоторые

романы его в самое короткое время выдерживали по два и даже по три издания, Федор Михайлович предсказывал давно уже сбывшуюся недолговечность этого

успеха.

На мой вопрос, почему так будет - Федор Михайлович объяснил, что так

будет потому, что К.В.М. пишет свои романы с маху, то есть не обработывая

идейную и не отделывая литературно-техническую сторону их.

– Так писать нельзя, - заключил Федор Михайлович.
– Теперь он пока в

моде", потому и держится... Продержится еще лет пять, шесть, а там и забудут

его... А жаль будет, потому что у этого был несомненный талант.

172

О другом современном литераторе, писавшем уже чрезвычайно

литературно - и прозою и стихами {24}, - не знаю почему, Федор Михайлович

составил себе пренебрежительное мнение, которого неизменно держался

постоянно...

Еще во время редактирования "Гражданина", когда этому литератору

симпатизировал издатель "Гражданина", радушно открывший еще в первый год

издания страницы этого журнала его произведениям (что, к слову сказать, не

помешало помянутому литератору впоследствии инсинуировать его), составляя

однажды с издателем номер журнала, Федор Михайлович, по поводу

продолжения довольно объемистого произведения помянутого изящного

литератора, начатого печатанием еще до его редакторства, высказался за изгнание

его со страниц журнала совсем или, по крайней мере, до более свободного места.

– Но ведь это такая милая, такая литературная вещь, - возразил издатель.

– Не понимаю, что вы находите хорошего в литературном произведении,

где только и речи, что: были мы там-то, потом поехали туда-то, там пробыли

столько-то времени и видели то-то и прочее в таком роде, без идеи, даже без

мысли, - проговорил Федор Михайлович с оттенком легкой досады и заходил по

кабинету издателя, где этот разговор происходил.

Издатель едва заметно пожал плечами, улыбнулся и более не возражал.

Так начатое произведение изящного литератора и осталось

недоконченным в "Гражданине"... После оно было напечатано целиком в журнале

диаметрально противоположного "Гражданину" направления, а затем оно вышло

в свет особым изданием. Впоследствии литератор этот стяжал себе довольно

значительную и относительно прочную известность, благодаря которой в 1877

году он получил от одной большой петербургской газеты предложение

отправиться на театр войны в качестве ее специального корреспондента, но Федор