сами виноваты, никто более, если это будет не так.
– Он весь заходил и затрепетал

и удивлялся индифферентизму общества.

Пробило одиннадцать часов. Юрьев поднялся, а Достоевский стал

старческим капризным голосом причитывать, что ему укладываться нужно в

дорогу. Юрьев предложил свои услуги: он все ему уложит, только Достоевский не

трудился бы. Но услуги эти были отклонены улыбкой, которая говорила: "Никто

никогда мне не укладывает. Я всегда сам. Я люблю знать, где что лежит. У меня

эта привычка еще с каторги, где за каждую вещь должен был отчет давать, так как

они казенные". Я чувствовала, что и мне пора, но мне не хотелось идти вместе с

Юрьевым, хотя и встала. Юрьев обнимал Достоевского, говорил о свидании,

напомнил о фантастическом рассказе. Тут снова встрепенулся Достоевский.

Точно в лихорадке, с блеском в глазах, он стал говорить о "Пиковой даме"

Пушкина. Тонким анализом проследил он все движения души Германна, все его

мучения, все его надежды и, наконец, страшное, внезапное поражение, как будто

он сам был тот Германн {5}. Рука Достоевского лежала в руке у Юрьева, но

говорил он все время, обращаясь ко мне. Мне казалось, что я в том обществе, что

предо мной Германн, меня самое била нервная лихорадка, и я сама стала

испытывать все ощущения Германна, следя за Достоевским. Он спросил меня,

читала ли я "Пиковую даму". Я сказала, что читала ее, когда мне было семнадцать

лет, а после никогда не приходилось.

– Прочитайте ее, как только приедете домой. Вы увидите, что это.

Напишите мне ваши впечатления. Я буду в Старой Руссе до половины сентября, а

потом поеду в Петербург. Нам далеко до Пушкина. Пигмеи мы, пигмеи мы.

Юрьев простился окончательно и ушел. После этого и я стала собираться.

– Кланяйтесь Льву Ивановичу и извините меня, что я не был у него

проститься. Ведь я знаю, он сегодня спал до одиннадцати часов, отдохнул. А я, после вчерашнего дня, всю ночь не спал, сердце все билось, не давало спать, дыхание было несвободное. А вас очень, очень благодарю, что приехали ко мне.

Он говорил это все так сердечно, так ласково. Я сказала ему, что считаю

себя счастливой, имев случай не только видеть, но слышать его, беседовать с ним, что давно мечтала о том.

– Дай вам бог всего лучшего. До свидания, - сказал он, и я ушла

счастливая, твердо надеясь, что увижу его опять.

Я ничего уж не могла более говорить от волнения... Не помню, как вышла,

как села на извозчика, как завезла Юрьева, который стоял на тротуаре и просил

меня завезти его к Гилярову-Платонову.

Д. Н. ЛЮБИМОВ

245

Д. Н. Любимов (1864-1942) - сын редактора "Русского вестника",

известного профессора физики Н. А. Любимова. Занимал ряд значительных

правительственных постов: от правителя канцелярии министерства внутренних

дел и виленского губернатора до сенатора и помощника Варшавского генерал-

губернатора. После Октябрьской революции, в 1919 году, эмигрировал из

Петербурга сначала в Польшу, а затем во Францию.

Через отца, редактора и публициста, Д. Н. Любимов был лично знаком со

многими писателями и деятелями искусства (им составлена коллекция, названная

"Собрание автографов и портретов государственных и общественных деятелей"

(ныне в ИРЛИ).

По свидетельству сына, Д. Н. Любимов обладал писательским талантом и

даром рассказчика (см. воспоминания Л. Д. Любимова "На чужбине".
– "Новый

мир", 1957, N 2-4). А. И. Куприн изобразил его в лице князя Василия Львовича

Шеина в "Гранатовом браслете". Куприн отмечает "необыкновенную и очень

своеобразную способность" своего героя "рассказывать" о реальных лицах

"истинные эпизоды", добиваясь путем мастерского сгущения красок

юмористического эффекта. Эти черты Д. Н. Любимова-рассказчика отразились и

в его мемуарах. Написанные около пятидесяти лет спустя после открытия

памятника Пушкину, они поражают богатством конкретных подробностей,

ясностью и картинностью описания. Обладая удивительно цепкой памятью, Д. Н.