"скептиком", так как он уже несколько раз относился с сомнением к сообщаемым

энтузиастом сведениям. Он ядовито заметил: "Это, вероятно, новая литературная

мода; показательно!" Тучного старика я узнал - это был Писемский; "Алексей

Феофилактович, - торжественно объяснил "энтузиаст", - живет в Москве в своем

доме, в Борисоглебском переулке, рядом с Собачьей площадкою". Знаменитый

автор столь нашумевшей когда-то "Горькой судьбины", которого

предшествовавшее нам поколение носило на руках, переживал теперь свою славу.

Романы его становились все тусклее и скучнее. В Москве ходило по рукам и было

в копии у "энтузиаста" его трогательное письмо к Тургеневу, начинавшееся так:

"Я устал писать, а еще более жить". На Пушкинских торжествах он выступил с

речью "Пушкин как исторический романист", но читал он ее по тетрадке и как-то

вяло, хотя славился как знаменитый чтец, и речь его прошла незаметною; умер он

через полгода, почти одновременно с Достоевским.

Другой старик, молчаливо сидевший рядом, напротив, худой, тщательно

одетый и подстриженный, с очень красивыми и спокойными чертами лица,

никому не был известен, между тем по занимаемому им за столом месту должен

был быть знаменитостью. "Энтузиаст", видимо, очень мучился этим; вдруг он

воскликнул, и так громко, что все вокруг обернулись: "Да ведь это Гончаров Иван

Александрович! Да ведь этот старик, господа, целый мир, это "Обыкновенная

история", "Обломов", это "Обрыв"! {3}" <...> По другую сторону от председателя, полуоборотом к публике, стоял столь

в Москве и мне лично известный Иван Сергеевич Аксаков. Популярность его в

Москве была громадная, особенно после его недавней речи о Берлинском

конгрессе в Славянском обществе {4}. <...>

Вслед за Аксаковым сидел, углубившись в чтение каких-то листков,

будущий герой настоящего собрания - чего еще никто не знал, - Федор

Михайлович Достоевский; он имел вид усталый и болезненный.

Я близко видел его накануне; он заезжал к моему отцу по поводу

печатавшейся тогда в "Русском вестнике" последней части "Карамазовых". Отец

мой - тогда профессор Московского университета (1854-1882) - был в то же время

редактором (с 1864 по 1882 - до переезда в Петербург) "Русского вестника", издаваемого М. Н. Катковым, в котором были напечатаны почти все главнейшие

произведения Достоевского ("Преступление и наказание", "Идиот", "Бесы",

"Братья Карамазовы"). Помню, как, уходя, Достоевский как-то торопливо говорил

отцу, его провожавшему: "Мне надо скорее к себе в Лоскутную (второстепенная

гостиница в Москве), надо еще позаняться; я завтра читаю".

До этого я видел Достоевского зимою 1880 года. Он приезжал из

Петербурга и у нас обедал. С Достоевским обедали: Б. М. Маркевич - тоже из

Петербурга, автор светских романов "Четверть века назад", "Перелом" и др., 249

которыми зачитывались в Москве, - внешне полная противоположность

Достоевскому, человек необыкновенно изящной внешности и утонченного

обращения; П. И. Мельников (Андрей Печерский), М. Н. Катков, К. Н. Леонтьев и

кто-то из профессоров. За обедом Достоевский говорил мало и неохотно. Мы с

"энтузиастом", с конца стола, где сидели в полном и вынужденном безмолвии, все

время наблюдали за ним. Но он оживился, когда заговорили о "Братьях

Карамазовых", которые тогда печатались. Маркевич, говоривший очень

интересно и красиво, постоянно вскидывал лорнет и, обводя им

присутствовавших, чрезвычайно тактично рассказывал о том громадном

впечатлении, которое произвела в петербургских сферах поэма "Великий

Инквизитор", как в светских, так и в духовных. Многое из обмена мыслей по

этому поводу я тогда не понял. Говорили главным образом Катков и сам

Достоевский, но припоминаю, что из разговора, насколько я понял, выяснилось, что сперва, в рукописи у Достоевского, все то, что говорит Великий Инквизитор о

чуде, тайне и авторитете, могло быть отнесено вообще к христианству, но Катков

убедил Достоевского переделать несколько фраз и, между прочим, вставить

фразу: "Мы взяли Рим и меч кесаря"; таким образом, не было сомнения, что дело

идет исключительно о католичестве. При этом, помню, при обмене мнений