Шрифт:
Таким образом, литература была вполне родною сферою Федора
Михайловича; он избрал ее своею профессиею и иногда даже высказывал
гордость этим своим положением. Он усердно трудился и работал и достиг
своего: он сделал одну из блистательных литературных карьер, достиг громкой
известности, распространения своих идей, а под конец жизни и материального
достатка.
Понятно поэтому, как он любил литературу, особенно вначале, когда еще
не выразилось резко то различие, которое поставило его в оппозицию к общему
настроению петербургской журналистики. Вот причина, почему он не мог сразу
сойтись с славянофилами. Он живо почувствовал ту враждебность, которую они
искони, в силу своих принципов, питали к ходячей литературе. В 1861 году И. С.
Аксаков начал издавать "День" и в первых же статьях красноречиво выразил
осуждение господствовавших в журналах направлений. Федор Михайлович по
этому случаю горячо вступился за литературу {22}. <...>
V
Успех "Времени".
– Сотрудники
Журнал "Время" имел решительный и быстрый успех. Цифры
подписчиков, которые так важны были для всех нас, мне твердо памятны. В
первом, 1861, году было 2300 подписчиков, и Михайло Михайлович говорил, что
он в денежных счетах успел свести концы с концами. На второй год было 4302
подписчика; список их по губерниям был напечатан во "Времени" 1863 года, январь, стр. 189-210. На третий год издания, в апреле месяце, было уже до
четырех тысяч, и Михайло Михайлович говорил, что остальные триста должны
непременно на* браться к концу года. Таким образом, дело сразу стало прочно, стало со второго же года давать большой доход, так как 2500 подписчиков вполне
покрывали издержки издания; авторский гонорар был тогда менее нынешнего, он
редко падал ниже пятидесяти рублей за печатный лист, но редко и подымался
выше, и почти никогда не переходил ста рублей.
Причинами такого быстрого и огромного успеха "Времени" нужно
считать прежде всего имя Ф. М. Достоевского, которое было очень громко; история его ссылки в каторгу была всем известна; она поддерживала и
увеличивала его литературную известность - и наоборот. "Мое имя стоит
миллиона!" - сказал он мне как-то в Швейцарии с некоторою гордостию.
Другая причина была - прекрасный (при всех своих недостатках) роман
"Униженные и оскорбленные", достойно награждавший читателей, привлеченных
именем Федора Михайловича. По свидетельству Добролюбова, в 1861 году этот
роман был самым крупным явлением в литературе. "Роман г. Достоевского, -
писал критик, - очень недурен, до того недурен, что едва ли не его только и
читали с удовольствием, чуть ли не о нем только и говорили с полною
189
похвалою..." И дальше: "Словом сказать, роман г. Достоевского до сих пор (это
значит до сентября 1861 г.) представляет лучшее литературное явление
нынешнего года" (Сочинения Добролюбова, т. 3, стр. 590-591) 23.
Третьей причиною нужно считать общее настроение публики, никогда так
жадно не бросавшейся на литературные новинки, как в то время. За первым
увлечением иногда следовало быстрое разочарование; но на этот раз дело пошло
прекрасно. Журнал оказался очень интересным; в нем слышалось воодушевление
и, кроме того, заявилось направление вполне либеральное, но своеобразное, не
похожее на направление "Современника", многим уже начинавшее набивать
оскомину. Но вместе с тем "Время", по-видимому, в существенных пунктах не
расходилось с "Современником". Не только в 9-й книжке "Современника" роман
Федора Михайловича разбирался с большими похвалами, из которых мы привели
несколько строк, но при самом начале "Времени" "Современник" дружелюбно его
приветствовал {24}. Первая книжка "Современника" вышла в конце января, недели через три после первого нумера "Времени", и в этой книжке был помещен
"Гимн "Времени" (вероятно, Добролюбова или Курочкина) {25}, в котором новый
журнал предостерегался от врагов и опасностей. В то время слово
"Современника" много значило; он достиг в это время самой вершины своего
процветания и решительно господствовал над петербургскою публикою; его
привет был действительнее всяких объявлений. В октябрьской книжке "Времени"