Федорович завел с нею шашни, а она, как оказалось, этому не противилась.

Маменька давно замечала что-то неладное и, наконец, была свидетельницею

передачи из рук в руки записки. Маменька вырвала от Веры записку, в которой

назначалось свидание... Родители пригласили дядю в гостиную, а я остался в зале.

В гостиной, по словам тетушки, произошло следующее: маменька стала

выговаривать брату, что он решился в семейном доме своей сестры делать

скандал с ее прислугой, и проч., и проч.; а дядя, долго не рассуждая, обозвал ее

дурой. За это разгоряченный отец ударил дядю, кажется, по лицу. Растворилась

дверь гостиной, и дядя, весь красный и взволнованный, вышел из нашего дома; и

больше не появлялся в нем! Это было в 1834 году. Конечно, отец нехорошо

поступил, ударив дядю; он должен был помнить, что сказал дерзость его жене не

кто иной, как ее родной брат. Но дело было сделано, и дядя у нас более не бывал!

<...> Конечно, горничная Вера была в тот же день рассчитана и от нас уволена.

Чтобы покончить рассказ о дяде, скажу здесь, что после похорон маменьки, когда

он бывал у нас на панихидах, я увидал дядю уже в 1838 году, когда он раза два

или три приезжал от тетки в пансион Чермака, чтобы взять меня на какой-нибудь

праздник. При этом замечу, что дядя жил тогда у дяди Александра Алексеевича, занимая одну комнатку в верхнем этаже дома, и что в этой же комнатке я имел

35

свой ночлег в редкие пребывания свои у тетки. Пагубную страсть свою к вину

дядя не только не оставил, но даже усиливал, от чего преждевременно и

скончался в рождественские праздники с 1838 на 1839 год, когда и я на

праздниках находился у дяди {4}. Похороны были довольно скромные, но из дома

дяди.

Изредка, раза два в месяц, скромная улица Божедомки оглашалась криком

форейтора: "Пади! Пади! Пади!.." - и в чистый двор Марьинской больницы

въезжала двуместная карета цугом в четыре лошади и с лакеем на запятках и

останавливалась около крыльца нашей квартиры: это приезжали 3) тетенька

Александра Федоровна и 4) бабенька Ольга Яковлевна. <...>

Тетенька Александра Федоровна Куманина была родною сестрою моей

маменьки и, родившись 15-го апреля 1796 года, была только четырьмя годами

старше моей маменьки. Она вышла замуж за Александра Алексеевича Куманина

15 мая 1813 года, то есть еще тогда, когда жива была ее мать, а моя бабушка, Варвара Михайловна Нечаева (которая, впрочем, умерла через несколько дней

после свадьбы тетушки, а именно 8-го июня 1813 года). Хотя я сказал, что

тетенька Александра Федоровна была только четырьмя годами старше маменьки, но должен прибавить, что моя маменька считала свою сестру более за мать, чем за

сестру, она любила и уважала ее донельзя и эту свою любовь умела вселить и во

всех нас. Тетенька Александра Федоровна была крестною матерью всех нас детей, без исключения. В детстве своем я любил бессознательно тетеньку, а

впоследствии, когда сделался взрослым, я благоговел перед этою личностию, удивлялся ее истинно великому практическому уму и уважал и любил ее, как

мать! <...> {5}

5) Дядя Александр Алексеевич Куманин, муж моей родной тетки

Александры Федоровны. Эту симпатичную, хотя и не совсем красивую, личность

я помню с самого раннего своего младенчества, когда он бывал у нас очень часто

совершенно по-родственному. Но вдруг посещения его прекратились! Дело в том, что по какому-то незначительному случаю мой отец и дядя наговорили друг другу

колкостей и окончательно разошлись. Первоначально, по рассказам маменьки и

тетки, они жили душа в душу. Папенька был домовым врачом семейств

Куманиных и Нечаевых, живших уже тогда в верхнем этаже куманинского дома.

При одной очень опасной болезни дяди сей последний ни к кому более не

обратился за советом, как к отцу, и папеньке удалось поставить его на ноги.

Братья Куманины (их было двое, Константин Алексеевич и Валентин Алексеевич, и оба, кстати сказать, были московскими городскими головами) и все остальные

родные покачивали головами по поводу такой доверчивости Александра