предположение литографировать и сколько можно более распространять этим

путем статьи, которые будут одобрены по общему соглашению, но мысль эта не

была приведена в исполнение, так как вскоре большая часть наших друзей, именно все, кто посещал вечера Петрашевского, были арестованы.

Незадолго перед закрытием кружка один из наших членов ездил в Москву

и привез оттуда список известного письма Белинского к Гоголю, писанного по

поводу его "Переписки с друзьями". Ф. М. Достоевский прочел это письмо на

вечере и потом, как сам он говорил, читал его в разных знакомых домах и давал

списывать с него копии {10}. Впоследствии это послужило одним из главных

мотивов к его обвинению и ссылке. Письмо это, которое в настоящее время едва

ли увлечет кого-нибудь своей односторонней парадоксальностью, произвело в то

время сильное впечатление. У многих из наших знакомых оно обращалось в

списках вместе с привезенной также из Москвы юмористической статьею А.

Герцена, в которой остроумно и зло сравнивались обе наши столицы {11}.

Вероятно, при аресте петрашевцев немало экземпляров этих сочинений отобрано

и передано было в Третье отделение. Нередко С. Ф. Дуров читал свои

стихотворения, и я помню, с каким удовольствием слушали мы его перевод

известной пьесы Барбье "Киайя", в которой цензура уничтожила несколько

стихов. Кроме бесед и чтения, у нас бывала по вечерам и музыка. Последний

вечер наш заключился тем, что один даровитый пианист, Кашевский, сыграл на

рояле увертюру из "Вильгельма Телля" Россини.

II

123

Двадцать третьего апреля 1849 года, возвратясь домой с лекции, я застал у

себя М. М, Достоевского, который давно ожидал меня. С первого взгляда я

заметил, что он был очень встревожен.

– Что с вами?
– спросил я.

– Да разве вы не знаете!
– сказал он,

– Что такое?

– Брат Федор арестован.

– Что вы говорите! когда?

– Нынче ночью... обыск был... его увезли... квартира опечатана...

– А другие что?

– Петрашевский, Спешнев взяты... кто еще - не знаю.,, меня тоже не

сегодня, так завтра увезут.

– Отчего вы это думаете?

– Брата Андрея арестовали... он ничего не знает, никогда не бывал с

нами... его взяли по ошибке вместо меня.

Мы уговорились идти сейчас же разузнать, кто еще из наших друзей

арестован, а вечером опять повидаться. Прежде всего я отправился к квартире С.

Ф. Дурова: она была заперта и на дверях виднелись казенные печати. То же самое

нашел я у Н. А. Момбелли, в Московских казармах, и на Васильевском острове - у

П. Н. Филиппова. На вопросы мои денщику и дворникам мне отвечали: "Господ

увезли ночью". Денщик Момбелли, который знал меня, говорил это со слезами на

глазах. Вечером я зашел к М. М. Достоевскому, и мы обменялись собранными

сведениями. Он был у других наших общих знакомых и узнал, что большая часть

из них арестованы в прошлую ночь. По тому, что мы узнали, можно было

заключить, что задержаны те только, кто бывал на сходках у Петрашевского, а

принадлежавшие к одному дуровскому кружку остались пока на свободе. Ясно

было, что об этом кружке еще не знали, и если Дуров, Пальм и Щелков

арестованы, то не по поводу их вечеров, а только по знакомству с Петрашевским.

М. М. Достоевский тоже бывал у него и, очевидно, не взят был только потому, что вместо его по ошибке задержали его брата, Андрея Михайловича. Таким

образом, и над ним повис дамоклов меч, и он целые две недели ждал каждую ночь

неизбежных гостей. Все это время мы видались ежедневно и обменивались

новостями, хотя существенного ничего не могли разведать. Кроме слухов, которые ходили в городе и представляли дело Петрашевского с обычными в таких

случаях прибавлениями, мы узнали только, что арестовано около тридцати

человек и все они сначала привезены были в Третье отделение, а оттуда

препровождены в Петропавловскую крепость и сидят в одиночных казематах. За

кружком Петрашевского, как теперь оказалось, следили давно уже, и на вечера к

нему введен был от министерства внутренних дел один молодой человек, который