заседания записано: "...положили брать напрокат покойников между халдеями

"Беседы" и Академии, каждый нововходящий читает панегирик одному из

халдеев" (Арзамасские протоколы, с. 84).

4 К 26 ноября 1815 г., когда написано письмо, прошло пять заседаний, на

которых были "отпеты" Шаховской, Шишков, Жихарев как бывший беседчик,

Хвостов и Бунина.

5 Хлыстов -- Д. И. Хвостов.

6 Речь Светланы, посвященная "отпеванию" Хвостова, вся построенная на

цитатах из басен "халдея", -- высочайшей образец арзамасской критики. Книга

Хвостова "Избранные притчи" (1802), как вспоминал П. А. Вяземский, с легкой

руки Жуковского "была настольною и потешною книгой в "Арзамасе".

Жуковский всегда держал ее при себе и черпал в ней нередко свои "арзамасские"

вдохновения. Она послужила ему и темою для вступительной речи при

назначении его членом Арзамасского общества" (РА. 1866. Стб. 478--479).

Показательно, что при очередном издании своих басен Хвостов учел критику

Жуковского (Арзамасские протоколы, с. 53--54).

7 Имеется в виду 9-й пункт устава "Арзамаса": "...очередной председатель

отсутствует ему <нововходящему>, хваля того же покойника и примешивая

искусно к сим похвалам лестные приветствия новому своему другу" (Арзамасские

протоколы, с. 84),

8 См. "Ответ Светланы на речь Громобоя" (Арзамасские протоколы, с.

97--100).

9 "Атрей".
– - Речь идет о переводе С. П. Жихаревым трагедии П.-Ж.

Кребийона.

10 "Атрей" в речи Жуковского назван "тяжким, дрожащим, ноздреватым,

царственным наростом" (Арзамасские протоколы, с. 98).

11 См. об этом воспоминания П. А. Вяземского ("Выдержки из старых

бумаг Остафьевского архива") в наст. изд.

12 Принцип галиматьи, проповедуемый Жуковским, -- отражение

своеобразной смеховой культуры "Арзамаса", который "родился в бушующих

волнах сатирической стихии" (Гиллельсон, с. 150). Вместе с тем буффонада,

насмешка -- формы борьбы с догмами, утверждение новых форм критического

мышления.

13 "Беседиада" -- замысел пародийно-сатирической поэмы, о которой

мечтали арзамасцы, но которую так и не создали.

Ф. Ф. Вигелъ

ИЗ "ЗАПИСОК"

Младший сын г-жи Турчаниновой, по совету сестры, учился в

Университетском пансионе; к нему пришли товарищи и начали при мне читать

"Московские ведомости", лежавшие на столе. В них было помещено известие об

экзамене1, за несколько дней перед тем в сем пансионе происходившем, и имена

учеников, получивших награды. Двум только даны были золотые медали: <...>

имя другого ученика, целой России после знакомое, имя Жуковского, было тогда

столь же мало известно. Уверяли, будто он поляк; другие утверждали, что он

малороссиянин; он сам долго не мог решиться, чем ему быть, и оставался

покамест русским, славя наше отечество и им славимый. После восторгов,

произведенных во мне его стихами, мне нечего раскаиваться в зависти, которую

возбудило во мне имя его в первый раз, как я его услышал.

В это же время (и все в той же Москве) сделались известны два молодых

стихотворца, Мерзляков [А. Ф.] и Жуковский. Мерзляков возгремел одой

молодому императору при получении известия о кончине Павла2, и она найдена

лучшею из десяти или пятнадцати других, написанных по случаю сего

происшествия.

Далее слава его не пошла; известность его умножилась. Он был

ученейший из наших литераторов и под конец профессор в Московском

университете, много и правильно писал, но читали его без удовольствия.

Впоследствии я тоже попытался и нашел в нем мало вкуса, много

педантства.

Участь Жуковского была совсем иная. Как новый, как ясный месяц, им так

часто воспетый, народился тогда Жуковский. Я раз сказал уже, что, не зная его,

позавидовал золотой его медали. Потом много был о нем наслышан от друга его,

Блудова и, хотя лично познакомился с ним годом или двумя позже описываемого

времени3 не могу отказать себе в удовольствии говорить о столь примечательном