Charmant, homme,

Accepte cette pomme" (*).

(* Очаровательный мужчина, Возьмите это яблоко (фр.).)

<...> Кстати или некстати в Петербург приехал из деревни старик

Скарятин и был на бале у графа Фикельмона. Жуковский подошел к нему и начал

расспрашивать все подробности убийства. "Как же вы покончили наконец?" Он

просто отвечал, очень хладнокровно: "Я дал свой шарф, и его задушили". Это

тоже рассказывал мне Пушкин5. <...>

"Пушкин -- любитель непристойного".
– - "К несчастью, я это знаю и

никогда не мог себе объяснить эту антитезу перехода от непристойного к

возвышенному, так же как я не понимаю, как вы и Жуковский можете говорить о

грязных вещах. А вы еще смеетесь?" -- "Еще бы, когда я вспоминаю историю

Жан-Поля Рихтера, которую он [Жуковский] рассказывал, говоря: "Ведь это

историческое происшествие". А вот этот рассказ. Великий герцог Кобург-Готский

пригласил Жан-Поля провести у него несколько дней и написал ему

собственноручное очень милостивое письмо. После обильного обеда, не найдя

никакой посуды и тщетно проискав ее во всех углах коридоров, в которых он мог

бы облегчить себя от своей тяжести, он вынул письмо великого герцога,

использовал его, выбросил за окно и спокойно заснул. На другой день великий

герцог пригласил его к утреннему завтраку на террасу, показывал ему цветники и

статуи. "Самая красивая -- Венера, которую я приобрел в Риме, -- и дальше: -- Вы

будете в восхищении". Но, о ужас! Подходят к Венере -- у нее на голове письмо

герцога, и желтые потоки текут по лицу богини. Герцог приходит в ярость против

своих слуг, но подпись: "Господину Жан-Полю Рихтеру" -- успокаивает его. Вы

представляете себе смущение бедного Жан-Поля. Читали ли вы его столь скучные

рапсодии?" -- "Я пробовал, но я никогда не мог понять его "Изола Белла""".
– -

"Жуковский говорил мне, что дом Рихтера полон канареек, может быть, ему

диктовали канарейки?"6

<...> "Происшествие с Жан-Полем имеет свои достоинства, потому что

доказывает, какие комфорты в этой хваленой Германии".
– - Плетнев всегда ему

[Жуковскому] говорил: "Знаем, знаем, вы мне рассказывали тысячу раз эту

гадость". Мадам Карамзина заставила его выйти из-за стола за этот анекдот. Так

как он родился в сочельник (Sylvesterabend)7, то раз на Новый год был обед в его

честь. Аркадий, разумеется, присутствовал на этом банкете, Полетика, Вяземский

и г. Кушников со своим сестрами, "кузиночки", как звали сестер. Жуковского

просто-напросто выслали в гостиную и посылали ему туда кушанье, но

пирожного и шампанского не дали. Этот большой младенец серьезно

рассердился, прочитав наставление m-me Карамзиной, он уехал. Полети-ка тоже

упрекал madame Карамзину <...>

<...> После Эрмитажа у нее [императрицы] всегда бывал ужин. Как-то мы

должны были танцевать у нее, и в<еликий> к<нязь> Михаил тоже. Жуковский

никогда не бывал на этих вечерах. Однажды он наивно спросил меня: "Как вы

думаете, должен ли я обидеться или нет, потому что Юрьевича всегда зовут?" --

"Конечно нет, вы не сумеете сердиться, и вам гораздо веселее в Царском, у меня,

с Пушкиным".
– - "Да, милая, я очень рад, что меня не зовут".

В этот вечер в Эрмитаже случилось происшествие. Внезапно умер граф

Марков около государя. Старик Корсаков, его современник, упал в обморок, из

страха отменили представление, за которым в этот вечер должен был следовать

ужин в Эрмитаже. Вечер должен был быть длинный. <...> Катрин, которая еще не

была замужем, и Софи [Карамзина] всегда присутствовали. Софи сказала мне:

"Милая Сашенька, я хочу провести вечер у вас с Жуковским".
– - "Софи, я очень

рада, потому что на этих вечерах так скучно, что можно проглотить язык".

Великий князь подошел к нам, и я ему сказала: "Ваше высочество, приходите ко

мне чай пить, на вечерах такая скука, что мочи нет".
– - "Как же это сделать?