28 <февраля>. Опять был у Василия Андреевича. Застал его больным.

Разговор о литературе. Он прочел мою характеристику Батюшкова6 и очень

хвалил ее.

– - Вы успели сжато и метко выразить в ней всю суть поэзии Батюшкова, --

сказал он.

Потом Жуковский жаловался на "Отечественные записки"7, которые

превозносят его до небес, но так неловко, что это уже становится нелестным.

– - Странно, -- прибавил он, -- что меня многие считают поэтом уныния,

между тем как я очень склонен к веселости, шутливости и даже карикатуре.

Еще много говорил о торговом направлении нашей литературы и

прибавил в заключение:

– - Слава Богу, я никогда не был литератором по профессии, а писал только

потому, что писалось.

1841

Март 11. <...> Боже великий! Что за порядок вещей! Вот я уже

полноправный член общества, пользуюсь некоторой известностью и влиянием и

не могу добиться -- чего же? Независимости моей матери и брата! Полоумный

вельможа имеет право мне отказать: это называется правом! Вся кровь кипит во

мне, я понимаю, как люди доходят до крайностей!.. Жду с нетерпением приезда

из Москвы Жуковского8: может быть, его влияние в состоянии будет что-нибудь

сделать. <...>

23 <марта>. Сегодня был у Жуковского и просил его содействия по делу о

моей матери и брате. Он с негодованием слушал мой рассказ о моих неудачных

попытках по этому случаю и открыто выражал свое отвращение к образу

действий графа и к обусловливающему их порядку вещей. Василий Андреевич

обещался пустить в ход весь свой кредит. Я с моей стороны не постою ни за какой

суммой выкупа, если последний потребуется, -- чего бы мне ни стоило скопить ее.

Боже мой! Боже мой! Лишь бы не изнемочь в борьбе...

Апрель 3. Праздники. Прекрасные, ясные, теплые дни -- теплые,

насколько они могут быть такими в Петербурге до вскрытия Новы. Сегодня

состоялся акт в университете. Речь моя имела успех, хотя я читал дурно.

От Жуковского еще никаких вестей.

9 <апреля>. Сегодня наконец спала с моего сердца невыносимая тяжесть:

наконец моя мать -- моя праведная, благородная, возвышенная мать -- и брат мой

могут заодно со мной свободно дышать. Граф Шереметев уже подписал

отпускную, без выкупа: сегодня я получил о том извещение. Кому я этим обязан:

Жуковскому или наконец решимости самого графа? Во всяком случае, все

прошлое забыто и прощено.

14 <апреля>. Дело о матери моей и брате кончилось так хорошо только

благодаря вмешательству Жуковского. Да благословит его Бог! Сегодня я был у

него и благодарил его9. <...>

1843

Май 10. Жуковский прислал мне на цензуру свою новую пьесу: "Наль и

Дамаянти", эпизод из индейской поэмы "Магабараты"10. Что сказать о ней?

Гекзаметры прекрасны: свежий, стройный, роскошно благоухающий язык. Но

фантастическое здание поэмы не сразу может прийтись по вкусу нашим

европейским требованиям.

1852

Май 10. <...> Погодин спрашивал у министра разрешение окружить в

"Москвитянине" черным бордюром известие о смерти Жуковского. Министр

разрешил. <...>

Ноябрь 10. Читал А. С. Норову мою статью о Жуковском11. Она

понравилась ему. Я еще летом обещал ее Краевскому12. Теперь о том проведали

издатели "Современника" и предлагают мне гораздо более выгодные условия. С

тем же являлся ко мне и редактор "Библиотеки для чтения". Но не подобает

изменять своему слову. Я только написал Краевскому, что, так как у него уже

была статья о Жуковском, не предпочтет ли он отказаться от моей? Краевский

отвечал, что никогда ни под каким видом не желает отказаться от моей статьи и

просит прислать ему ее. Ну, так тому и быть.

27 <ноября>. Был вчера у цензора (А. В.) Фрейганга с моей статьей о

Жуковском. Он согласился, чтобы она была представлена ему на рассмотрение в

корректуре. Я прочитал ему несколько страниц заключения. Он заметил одну