что равно любили искусство и искали только истины. Так называвшееся

Арзамасское общество, в котором из-под шуточных форм юношеской

причудливости много блеску, остроумия и свежести сообщилось русской

литературе, видимо продолжало существование свое на вечерах Жуковского.

Главнейшие подвижники идеи прекрасного и здесь были те же. Они только

возмужали в суждениях и серьезно принялись за дело. Еще до отъезда Батюшкова

в Италию тут же явился Пушкин с первыми песнями "Руслана и Людмилы".

Каждую субботу приносил он новую песнь. Сколько предметов открывалось для

тонких замечаний и дружеских, но тем не менее строгих суждений!

В течение 1816 года Жуковский привел к окончанию первое издание

стихотворений своих, написанных в разное время. Они явились в двух томах и

приняты были всеми с восхищением. В России никогда молодое поколение не

увлекалось с такою пламенною любовью за образцом своим, как это ощутительно

было в описываемую эпоху. Только и разговаривали о стихах Жуковского, только

их и повторяли друг другу наизусть. Это можно сравнить разве с энтузиазмом к

Гете в Германии. Когда министр народного просвещения и духовных дел князь А.

Н. Голицын представил императору Александру Павловичу экземпляр этих

стихотворений, государь выразил автору совершенное свое удовольствие,

пожаловавши ему брильянтовый перстень с вензелевым своим изображением и

4000 руб. ежегодного пожизненного пенсиона. Царские милости встретили в

душе автора такой отзыв, который достоин известности. Он до сих пор тайно

сохранялся в одном частном письме его из Дерпта. "Пенсион, который дал мне

государь (говорит он другу, вызывавшему его оттуда в Москву), который я

считаю наградою за добрую надежду, налагает на меня обязанность трудиться,

дорожить временем и успокоить совесть свою, написав что-нибудь важное. Слава

достойная есть для меня теперь то же, что благодарность. Чтобы работать

порядком, надобно сидеть на месте, а чтобы написать что-нибудь важное,

надобно собрать для этого материалы. У меня сделан план: он требует множества

материалов исторических. Того, откуда я их почерпнуть должен, с собою взять не

могу -- а время между тем летит. Что, если оно улетит и умчит с собою

возможность что-нибудь сделать? Я столько потерял времени, что теперь каждая

минута кажется важною. Вся моя протекшая жизнь есть не иное что, как жертва

мечтам -- жалкая жертва! и боюсь, не потерял ли я уже возможности пользоваться

настоящим. Мне нельзя перетащить с собою всех своих книг; а большая часть их

будет мне нужна если не для чтения, то для справок. Сверх того, я беру здесь

лекцию, именно для моего плана весьма важную. Она продолжится от февраля до

конца мая и должна облегчить мне большой труд. Одним словом, в нынешнем и

будущем году я должен написать что-нибудь важное: без этого душа не будет на

месте. Я не должен обмануть надежды царской".

X

Между тем как Жуковский с такою строгостью судил себя и готовился к

новому поэтическому труду с такою добросовестностью, судьбе угодно было

послать неожиданный оборот кабинетным его занятиям. Ему было суждено

соединить с живою поэзиею тихую педагогию. Он избран был для преподавания

уроков русского языка государыне великой княгине, ныне императрице

Александре Феодоровне. Ничего нет назидательнее, как созерцание и изучение

жизни великого человека, особенно во время переходов его с одного поприща на

другое, когда он должен не только показать новые силы ума, но и быстро усвоить

новые способы занятий. В этих-то случаях Жуковский и представляет собою

образец, достойный подражания. С удивительным спокойствием и терпением он

принялся за обработывание грамматики русского языка22 и особенно за

исследование глаголов его, этой загадки, до сих пор вполне не разгаданной.

Жуковский чувствовал, что надобно собственным взглядом и собственными

соображениями переселить науку в душу свою, когда приходится в ее лабиринт

вводить другое лицо. Чужая система, как бы хороша ни была она, не срастается

органически с нашими суждениями. Слова, приготовленные для нас чужим умом,