чтобы пережила вас, но только тогда, когда вы уже будете довольны жизнью и

сами захотите в другую сторону. Когда-то увидимся мы в здешней стороне --

право, и надежды нет! Ваш прекрасный Крым как будто далекая мечта для меня.

Хотелось бы заглянуть в очарованный край -- далек! далек! Хотелось бы

взглянуть на вас, на моего представителя прежних, лучших лет, -- но нам суждено

стариться розно. Когда увидимся, то заметим друг на друге, что долго были в

разлуке. Перемены нравственной во мне не найдете -- тот же дитя, житель

уединения. Но теперешняя жизнь остановила меня на одном месте; я не

переменился и не подвинулся вперед, следовательно, остался назади -- а все

прежнее исчезло..."

XIV

Переход к новой, священной обязанности, к новым, важнейшим занятиям

стройно и твердо на одном предмете сосредоточил все помыслы, все заботы

высоко-прекрасной души поэта. Императору Николаю Павловичу, по вступлении

на престол, благоугодно было избрать его в наставники при воспитании великого

князя наследника. Может быть, после добродетельного Фенелона ни одно лицо не

приступало к исполнению этой должности с таким страхом и благоговением, как

Жуковский.

Его воображение, ум и сердце, измеряя великость предстоящего подвига,

уже заранее обнимали все его части, разлагали все в подробности, совокупляли в

целое -- и не было для них другой цели, кроме блага, чести и достоинства. Со

времени поступления в преподаватели русской словесности при великой княгине

он причислен был по службе к министерству народного просвещения и в 1823

году произведен сперва в коллежские асессоры, а после в надворные советники.

Ныне государь, в награду ревностной службы Жуковского, изволил пожаловать

ему орден св. Владимира 3-й степени. Некоторым образом можно заглянуть в

душу поэта нашего и усмотреть, что в ней происходило, когда прочитаем

следующие его строки из письма к одному другу: "Ваше письмо точно было голос

с того света32, а тем светом я называю нашу молодость, наше бывалое,

счастливое вместе. Как давно не говорили мы друг с другом! Как давно мы розно!

Неужели мы стали друг для друга чужие? Не я этот вопрос делаю! Я не могу его

сделать себе на ваш счет, ибо неестественно прийти ему в голову: сердце не

пропустит -- сердце, в котором всегда, всегда живо братское к вам чувство и

благодарность за ваше нежное товарищество в лучшие годы жизни, и дружба,

которая никогда не переставала быть чувством настоящим и не принадлежащим

одному воспоминанию. Но мы не пишем друг к другу -- вот настоящая разлука!

Мы не знаем, что с нами делается. Все, что нас окружает, чуждо для каждого из

нас. Чувствую это несчастье -- и никак не умею помочь ему. Со всеми моими у

меня одно! Сколько раз принимался начинать переписку -- и все понапрасну! Я от

этой болезни неизлечим и чувствую с горем, как она мучительна и убийственна.

Она клевещет на меня перед моими друзьями. Они полагают, что паралич,

заключающийся в одних моих пальцах, которые почти разучились водить пером в

последние дни, перешел в мою душу. Нет! душа еще жива, а письма не пишутся.

Теперь почти сделалось для меня невозможным сохранить какую-нибудь

точность в переписке. Моя настоящая должность берет все мое время. В голове

одна мысль, в душе одно желание! Не думавши не гадавши я сделался

наставником наследника престола. Какая забота и ответственность (не

ошибайтесь: наставником, а не воспитателем -- за последнее никогда бы не

позволил себе взяться)! Занятие, питательное для души!

Цель для целой остальной жизни! Чувствую ее великость и всеми

мыслями стремлюсь к ней! До сих пор я доволен успехом; но круг действия

беспрестанно будет расширяться! Занятий множество; надобно учить и учиться --

и время все захвачено. Прощай навсегда поэзия с рифмами! Поэзия другого рода

со мною, мне одному знакомая, понятная для одного меня, но для света

безмолвная. Ей должна быть посвящена вся остальная жизнь. Вам объяснять

этого нет нужды: мы с вами взросли на одних идеях. Итак, дайте мне отпуск

насчет моего письменного молчания и не наказывайте меня своим".