выговоров, а только удалила от Сальхи дочерей своих. Между тем

домоправительница умерла, и Сальхе поручено было все хозяйство. Ей дана была

прислуга, и дедушка перешел с нею жить в особый флигель. У нее было трое

детей, которые все умирали. Она считала себя второю женою, но всегда

оставалась покорною первой жене, как госпоже своей, от которой не слыхала

никогда неприятного слова. Бабушка не винила ее, зная ее магометанские

понятия. Но Сальха, научившись читать, стала размышлять, как сама мне это

рассказывала. "Я думала, -- говорила она, -- что живу, как скотина, без всякой

религии; своей не знаю, будучи увезена так молода из отечества, а христианской

не хотела принять, в надежде, что когда-нибудь возвращусь домой. Теперь же,

когда всякая надежда на возвращение потеряна, буду изучать христианскую

религию и приму крещение".

Она усердно училась и потом крестилась. Во святом крещении она была

наречена Елизаветою, а по крестному отцу, дедушкиному управляющему,

отчество ее было Дементьевна. Тут только увидела она истинное свое положение.

Узнала о нем с неописанным горем, но не имела силы разорвать преступной

связи. Привязанность ее к Марье Григорьевне сделалась беспредельною; она

обожала ее терпение и ангельскую кротость. Елизавета Дементьевна жила во

флигеле, обедала в своей горнице и приходила к бабушке моей только за

приказанием. Она была опять беременна.

В это время было какое-то неудовольствие между нашим правительством

и китайским, и торг был прекращен. Чтобы уладить эти дела, был отправлен в

Кяхту директором таможни Дмитрий Иванович Алымов, муж старшей моей

тетки, Авдотьи Афанасьевны, которая боялась ехать одна в такой дальний, тогда

еще совсем дикий, край и на такое долгое время. Чиновников отправляли служить

в Сибирь не иначе как на шесть лет. Она выпросила у родителей меньшую свою

двенадцатилетнюю сестру, Екатерину Афанасьевну. Мать моя оставалась одна

дома, потому что Наталья Афанасьевна жила с мужем там, где он служил. У

дедушки жил тогда один бедный киевский дворянин, Андрей Григорьевич

Жуковский; он помогал дедушке в хозяйстве; для бабушкиных швей и кружевниц

рисовал узоры, а матушке моей аккомпанировал на скрипке. Матушка страстно

любила музыку, прекрасно играла на фортепиано, а Жуковский был хороший

музыкант; но больше всего он был хороший человек, которого все в доме любили.

Впоследствии и я знала этого доброго человека и очень любила его.

Однажды первого числа февраля дедушка уехал в отъезжее поле дня на

три. Бабушка знала, что 29 января 1783 года Елизавета Дементьевна родила сына,

но, по обыкновению своему, молчала. Матушка сидела возле с работой, когда

вошел Андрей Григорьевич и с довольно смущенным видом сказал матушке:

– - Варвара Афанасьевна, я пришел звать вас окрестить вместе со мною

мальчика, которого я хочу усыновить, -- согласны ли вы?

– - Если матушка позволит, то я согласна,-- отвечала Варвара Афанасьевна.

– - Разве это угодно Афанасию Ивановичу?
– - спросила бабушка.

– - Я исполняю его желания, -- отвечал Андрей Григорьевич.

– - Если так приказал отец, то я позволяю тебе крестить этого ребенка, --

сказала бабушка.

– - Так пойдемте же во флигель, -- говорил Андрей Григорьевич, -- там все

готово.

– - Нет, -- возразила бабушка, -- уж этого я никак не могу позволить!

Вариньке скоро будет четырнадцать лет, она уже не ребенок. Ей неприлично идти

во флигель к Лизавете. Но пускай принесут сюда купель и ребенка, и она окрестит

его при моих глазах.

Все было сделано по ее приказанию. Когда в купель была налита вода,

бабушка подошла попробовать, не холодна ли она, и приказала еще прибавить

горячей. Елизавета Дементьевна говорила об этом со слезами на глазах. Младенца

окрестили, назвали Васильем, по крестному отцу Андреевичем, и, по

усыновлении, фамилия ему была дана -- Жуковский4. Марья Григорьевна

подошла посмотреть прекрасного мальчика и со слезами благословила его. Она