он еще так мал! И ваши кузнечики его развлекают. Бедняжка не привык к таким

строгим наказаниям, -- он всегда был окружен нежною любовью и ласками".
– -

"Да, да, избалован мальчик", -- сказал Еким Иванович, кладя в сторону розгу и

притворяясь, что прощает. Но едва вышел из классной комнаты Андрей

Григорьевич, как крик, брань и плач возобновились и Васиньку опять поставили

на колени. Тогда Андрей Григорьевич пошел с жалобой на учителя к Марье

Григорьевне, потому что Афанасья Ивановича все несколько боялись: он был

строг, хотя очень добр и справедлив. Марья Григорьевна не теряя ни минуты

пошла во флигель и нашла своего любимца стоящего на коленах на горохе, а

учителя в страшном бешенстве, готовящегося его сечь. Расспросив, в чем

состояло дело, бабушка узнала, что Васинька в отсутствие учителя

полюбопытствовал посмотреть один из карточных домиков, в которых сидели

пара кузнечиков. Он взобрался на окно, чтобы достать домик, привешенный к

верху, рванул его неосторожно, и -- домик рассыпался, а кузнечики выпрыгнули в

открытое окно. Вот что было причиной гнева грозного Екима Ивановича.

Бабушка увела с собою Васиньку, рассказала всю историю дедушке и убедила

его, что Васинька еще слишком мал, чтобы выписывать для него немцев-

учителей. Всех кузнечиков выпустили на волю, а Екима Ивановича посадили в

кибитку и отправили в Москву, к тому самому портному, у которого он был

подмастерьем. Пока Андрей Григорьевич сам учил его русской грамоте.

Все семейство имело обыкновение ездить на зиму в Москву и

возвращаться в деревню по последнему зимнему пути. Мишенское было

всегдашнею резиденцией дедушки, хотя он имел многие деревни гораздо

выгоднейшие, особенно в Орловской губернии. Но Мишенское предпочиталось

как по прекрасному его местоположению, так и по соседству города, от которого

оно только в трех верстах. Ежегодная поездка в Москву была отменена, кажется,

потому, что дедушка определился на какую-то должность в Туле, где также

служили два зятя его: Николай Иванович Вельяминов, женатый на одной из

старших дочерей, Наталье Афанасьевне, но в то время уже вдовый, и отец мой,

Петр Николаевич Юшков. Вместо Москвы поехали в Тулу.

Наталья Афанасьевна имела трех дочерей: Авдотью, которая была уже не

совсем маленькая; Марья была старше Жуковского двумя годами, Авдотья же

годом его моложе. Но меньшая, Анна, осталась шести недель после матери, и

бабушка взяла ее к себе. Таким образом, нас было трое детей у бабушки.

В Туле был пансион, содержимый очень хорошим человеком:

Христофором Филипповичем Роде. Жуковского стали посылать в этот пансион,

сначала как полупансионера; там он учился с мальчиками лучших семейств Тулы

и ее окрестностей. Но, будучи еще так мал, не думаю, чтобы он выучился

многому. К нему также ходил учитель народного училища Феофилакт

Гаврилович Покровский, человек замечательный своими познаниями в науках и

литературе. [Он посылал свои статьи в выходивший тогда в Москве журнал под

названием "Приятное и полезное препровождение времени"9 и называл себя

"Пустынником горы Алаунской", живущим при подошве горы Утлы.] Это

народное училище было посещаемо не только мальчиками низшего сословия, но

всеми детьми лучших семейств. Гимназии тогда еще не было.

Через год после нашего водворения в Туле Афанасий Иванович от

сильной простуды впал в презлую чахотку и скончался (в марте 1791 г.). Во время

болезни своей он сделал духовное завещание, в котором назначил все части

своего имения дочерям, предоставив супруге пользоваться всем по смерть, но с

тем, чтобы она не могла ничего ни продать, ни заложить. По всей справедливости,

он был обязан обеспечить жену, которая продала свою приданую деревню в

Пензенской губернии, чтобы доставить мужу возможность приобресть имение

выгоднейшее, которое он купил на свое имя. Жуковскому же и матери его

Афанасий Иванович не назначил ничего, а, позвав Марью Григорьевну, сказал:

"Барыня! (он так всегда называл ее) для этих несчастных я не сделал ничего; но

поручаю их тебе". Эта умная, великодушная, добродетельная женщина, имевшая