– Что вы будете делать, если здесь появится хулиган?

– А что делать? Я его с левой – бац! – и вырубаю.

– А если двое хулиганов?

– Я первого с левой – бац! – и вырубаю. Второго с правой – бац! – и вырубаю.

– А если трое?

– Я первого с левой – бац! – и вырубаю. Второго с правой – бац! – и вырубаю.

– Ну а третьего?

– А третьего у меня день рождения.

Один из моих приятелей пересказал эту шутку знакомому охраннику. Начав со слов: «Слушай, тут анекдот прямо про тебя…» – и далее по тексту. Тот внимательно выслушал и пожал плечами:

– Почему про меня? У меня-то как раз день рождения двенадцатого числа!

А в начале девяностых качки в цивильных костюмах с бирками «секьюрити» смотрелись вполне натуральными бандитами и юмора не воспринимали вообще.

– Привет, ребята, – осторожно сказал Красовский. – Мы тут побреемся. Мы лауреаты, нас снимать будут.

Охранникам на лауреатов было наплевать абсолютно в той же степени, что и на остальное человечество. Так что мы соскребли щетину без всяких дополнительных рукоплесканий.

Как сказал бы мой знакомый журналист Кракин из Кишинева – «побрились лесбием».

Красовский настоял пройти за кулисы. Потолкаться среди других великих деятелей культуры. Завязать или углубить перспективные знакомства. На что я ответил чистосердечным согласием.

Среди моих тогдашних полезных знакомых ближе всех к перспективным считался мясник Валера из магазина на 6-й Красноармейской.

По ту сторону занавеса охранников было значительно больше. Нас передавали по цепочке от одного поста до другого. Пока не сплавили в служебный буфет.

Правда, знаменитостей там тоже не оказалось. Знаменитости кайфовали по отдельным грим-уборным. А в буфете командовала какая-то седьмая помощница пятого режиссера. Она утомленно уточнила наши места, чтоб в нужный момент операторы знали, кого увековечивать.

Зато на обратном пути мы уверенно заблудились. Минуты за полторы до объявленного начала концерта. Когда ассистенты и помощники разом оторвались от основного буфетного занятия и дружно пропали.

Мы метались по лабиринту узких переходов, спрашивая дорогу у всех, кто попадался под руку. Нас корректно посылали дальше. И мы вместо зала вновь и вновь выходили к сцене.

Это уже выглядело мистикой. Вероятно, дворец строили с расчетом, что кремлевские вожди могут появляться только в президиуме. Их выход в ряды одобрительно голосующей публики принципиально не предусматривался. Во всяком случае, мы с Сережей, как загнанные лошадки, проскочили-таки на зрительскую половину через боковую дверь на пятом (!) этаже.

Хорошо еще, что начало праздничного шоу традиционно задержали. Собственно, это и был самый светлый момент мероприятия. Не считая, конечно, вручения памятных дипломов. Да и то радостного только для тех, кто их получал.

Потому что сам концерт получился абсолютно нулевой. Или, как принято говорить в особо творческой среде, – «какашечный». Не пробуждающий высоких чувств и дивной неги. Не дарящий пищу пытливому уму. Не принесший редкого эстетического наслаждения. И так далее.

В общем – большой и серый. Как задница у носорога.

В первую очередь, виновато телевидение. Когда идут съемки, артист вынужден выступать под фонограмму. Живой звук плывет, и его надо минут сорок подстраивать под каждого исполнителя. Что даже с суперфирменной аппаратурой технически безумно сложно. Тем более, за те же билетные деньги.

Популярные записи сейчас есть в любом доме. И платить за то, чтоб слышать их еще раз, публике категорически не нравится.

Фонограмма не дает главного – прямой волнительной связи сцены и зрителя. Без которой искусство, по сути, превращается в красочную помойку.

Артисты это понимали. И ударно работали строго на камеру. Источая улыбки и лукавые взгляды четко в пятиметровое окружающее пространство. И не обращая внимания на отсутствие восторженных криков из зала.

Короче, впечатление было гадостное.

Ко всему прочему, я еще и нервничал. Я не так часто, как хотелось бы, становился полноценным российским лауреатом. То есть пока ни разу.