Мы разочарованно поблагодарили любезную продавщицу и потопали убивать время по второму кругу.

Настроение потихоньку портилось.

Я вообще не слишком люблю чего-то ждать. Меня угнетает ситуация, когда рушатся планы и не знаешь, что делать дальше. Плюс постоянно гложет дурацкая мысль, что ожидание окажется напрасным. И будет обидно за выброшенный на ветер кусок молодой красивой жизни.

Мне пересказывали уникальную сценку – когда перед очередным большим праздником в Питере на многих улицах меняли дорожное покрытие.

Возле трамвайной остановки стоял мужик и достаточно отборно выражал мнение, в каком именно месте он все вокруг видел. Ему, естественно, сделали замечание: зачем же так грубо? Мужик возмущенно оправдывался:

– Блин, я час стою на этой долбаной остановке, только сейчас заметил, что рельсов нет!

Наша с Красовским ситуация отличалась примерно такой же особой бестолковостью.

Новое путешествие на троллейбусе положительных эмоций не добавило. Холод свирепствовал. День тянулся, как будто мечтал стать полярным.

Сережа впал в угрюмую меланхолию. Особенно после того, как еще раз позвонил Берберову и опять выслушал невнятный ответ про пару часов.

Мы ознакомились с близлежащими магазинами, хватанули на лютом морозе каких-то сомнительных уличных пирожков и поняли, что сил двигаться дальше уже не осталось.

– Ничего, сейчас отдохнем. – утешил Красовский. – Есть тут одно место.

Одним местом оказалась гостиница «Украина». С распадом Союза полноправно ставшая интуристской.

Что Сережа наплел швейцару, я не разобрал. Но нас пропустили без малейшей дополнительной взятки.

Мы поднялись на лифте и оказались в набитом солидными кожаными диванами холле.

Красовский двумя фразами обаял дежурную по этажу и завладел телефоном. Я тихонько разулся и пристроился отдыхать. Не обращая внимания на снующих горничных и возможных украинских иностранцев.

Подумал, что к моим гостиничным приключениям добавилось еще одно. Не самое, правда, запоминающееся.

Самым запоминающимся был случай в Донецке.

Мы приехали туда на фестиваль юмора. Все было прекрасно организовано. С нами даже полностью и вовремя расплатились.

Хозяева не учли лишь одного: самолеты в Ленинград летали через день. После фестиваля нам еще сутки предстояло ждать рейса. В подвешенном состоянии, поскольку срок гостиничной брони кончился.

С огромным трудом, с привлечением сомнительно деловых знакомств, удалось отстоять один из двух номеров. Тот, в котором жили Сережа Мартинсон с Андреем Муравьевым. Мне и Илье Нейману выдали раскладушки и разрешили туда подселиться.

Жить вчетвером в двухместном номере несладко, но выхода не было.

На радостях, что все обошлось, мы закатили грандиозную пьянку. Закупили незнакомого зелья под названием «Гуцульский напиток». Клюнули на экзотику.

Оказалось – страшная гадость. Что-то вроде самогона из перца, смешанного с машинным маслом. Пить совершенно невозможно. Но мы пили.

В конце концов мы с Ильей завалились спать, а Сережу и Андрея потянуло на подвиги.

Они, как хозяева, уступили нам кровати и пошли дурить голову дежурной по этажу. Демонстрировать молодецкую удаль и половой экстремизм. Обаяли ее до такой степени, что та рискнула своим ключом открыть им чей-то забронированный, но еще пустующий номер. Потом закрыла их снаружи. Дескать, пусть ребята нормально, без тесноты отдохнут. А утром она их выпустит.

Она решила, что до утра туда никто не будет вселяться. И ошиблась.

Сережа с Андреем, не торопясь, улеглись на кем-то оплаченных местах. Погасили свет. Уже начали дремать. И тут раздался щелчок дверного замка.

В номер по-хозяйски вошли две дамы. Потоптались в коридоре, сняли плащи, вяло разговаривая, прошли в комнату. Включили свет и обомлели.

Они были уже в том возрасте, когда житейские интересы мешают тяге к прекрасному.

– Что такое? В чем дело? – грозно спросила та, что побойчее.

Андрей с усилием оторвал голову от подушки и объяснил:

– Это новая услуга. Называется «Мужики». Стоимость пять рублей сорок копеек в час. Согласно прейскуранту.